Мирослав Дочинец - Вечник. Исповедь на перевале духа

«Я бы мог», - вырвалось у меня.

Назавтра чиновник из портовой конторы сам меня нашел.

«Берешься маяк построить, ну, так приступай к делу. Что для этого требуется?»

«Лопата и цемент», - сказал я.

«А материалы?»

«Разве мало здесь камня и песка? А леса сколько мокнет в воде...»

Так я подрядился каменщиком. Когда-то в магаданской отсидке я помогал немцам строить морской вокзал. Хорошая была школа.

«Хоть карандашиком черкни какой-то проект для порядка», - попросил начальник порта.

На стене висела картинка, вырезанная из журнала «Огонек» - ветряная мельница в украинской степи.

«Могу вот такой маячок вам построить, - сказал я. — И электричество не нужно подводить. Сам себе накрутит - ветра здесь хватает».

Начальник вытаращился:

«Валяй, коли не шутишь!»

Я не фиглярничал. Я старательно прижимал зернистый гранит к черным, зализанным морем валунам и белому мрамору, сшивая цементным раствором в плотную кладку. Башня росла, блестела на солнце, как рахат-лукум. Подошло время и для электрического привода. Некогда за Северным полярным кругом, в Билибино над Малым Анюем, снабжавшем электроэнергией колымские золотые прииски, мы с эстонцем Япрр собирали на ГРЭС динамо-машину, и я хорошо запомнил эту работу. Ныне воспроизвел ее сам. К смотровой площадке приладил ступени из лиственницы, ее прибивало к берегу и нагромождало террасами. Лопасти ветряной динамо-машины я оббил медными пластинами и на каждом ремне закрепил фонарь. Это была моя маленькая хитрость. На солнце раскрылья ветрячка сияли золотым крестом. А ночью... ночью моряки спрашивали, что это за крест светится над бухтой Анны? И начальство трезвонило из центра, обеспокоено интересовалось. Ему объясняли: какой там крест!..это лопасти ветряной мельницы, освещающей маяк!.. «Рацпредложение».

Портовое начальство похваливали, а меня потянули в Мурманск на Карельском полуострове. Моряк в золотых адмиральских погонах показал на каменный обрыв над Кольским заливом незамерзающего Баренцового моря:

«Построй мне такой маяк, чтобы я бессонными ночами мог его видеть из этого окна».

На столе лежала шахматная доска с фигурками из желтой слоновой кости.

«Если желаете, он будет напоминать эту туру», - сказал я.

«Желаю!» - радовался адмирал, точно ребенок.

И я воздвиг ему такую башню, что напоминала средневековую. Они водрузили на ней красный флаг, но это ее не очень изуродовало.

Меня, сиречь мои руки, передавали из ... рук в руки. Я угадывал прихоти советского морского барства и делал для них цацки. Они соревновались в причудах, дабы как-то разнообразить свою серую, задымленную портовую территорию. Кто-то заказывал маячок-факел, кто-то - бочечку, кто-то - пушку, кто-то - фонарь, кто-то - рыбку, кто-то - еще какую-то химеру. Нередко они просили прикрепить табличку - «Маяк такого-то...» Именной маяк!

Для них это было развлечение, а для меня - труд. Не хуже и не лучше другого. Но главное - свободный труд. Я все делал исправно, фантазировал и усовершенствовал мастерство. Ни одно каменное творение моих рук на морских утесах не повторялось. Но была в каждом одна общая и, на первый взгляд, малозаметная примета - крест. Я выкладывал его в каменной стене из отдельного слюдовика, который в сухую погоду серел, как и остальные камни. Зато увлажненный морским бризом либо дождем, выразительно проступал на стене крестом. Это хорошо замечали моряки и рыбаки.

Безбожники злобствовали, да что они могли сделать, когда во время высоких инспекций каменная стена обычно серела. Зато, исхлестана соленым бризом, вновь открывала глазам крест - и мореходы умиленно подносили к челу троеперстие.

Я странствовал по необъятной стране, как вольный художник. У меня была крыша над головой, свежая рыба на столе и несмолкаемая музыка моря в ушах. Чего уж больше может желать человек без имени, без жилья и без семьи?.. Так я оказался на берегу теплого Азовского моря, в городе Мариуполе, заложенном греками и нареченном именем Марии. И вот в один прекрасный день навестил меня темнолицый небритый человек.

«Вам низкий поклон от Захариоса», - объявил он, не здороваясь.

«От кого?» - не верил я его голосу.

На сложенной вчетверо бумажке дрожали строки, написанные по-русски: «Дорогой брат, уж четыре года я напрасно ищу тебя. И тут помогло верное море. Ибо по морю и новости распространяются быстрее, нежели по суше...»

Захариос писал, чтобы я полностью доверился человеку с письмом. Он все устроит, чтобы доставить меня в Грецию. Ибо его, Захариоса, суда начали постоянно возить отсюда металл. И чтобы я ни минуту не колебался. Это же так просто - увидеться через несколько дней.

Замаячил и мне вдали неожиданный маячок. Я решился, ведь что мне было терять? Ничто не держало меня здесь, а особенно сердце. Я был крепостным (все еще без документов) при господах Морфлота, удовлетворял их взрослые прихоти. Так дети из песка лепят замки, а эти моими руками создавали себе памятники...

Посмотри на свои ежедневные хлопоты сверху. И увидишь, как они ничтожны, как мелочны. Освобождай время от хлопот для дел, дающих духовное утешение. Работай не до изнеможения, не через силу, не по принуждению, а с душой. Пусть все, что ты делаешь, будет служением, маленькими дарами. Не имеет значения - кому. И тогда твои каждодневные труды наполнятся новым содержанием, новой легкостью, и ты утвердишь себя на своем месте.

На землю греческого острова Крит, самого крупного из многих, я сошел в августовское надвечерье, и охристый песок обжег мне ступни. Тогда я еще не знал, что земля может быть такой палящей. А люди такими улыбчивыми.

Меня приняли, как сына. Нет, лучше, ведь сыновьям так не угождают.

Родовое имение Захариоса расположено в селении Гувес, неподалеку от главного порта Ираклион. Там Захариос занимался своими корабельными делами, а отец его Маноле был настоятелем собора Святого Тита. Тот почтенный праведник проповедовал тут со Святым Павлом, который благословил Тита заложить на острове Зевса первый христианский храм. Хозяйкой в доме была младшая сестра моего колымского побратима Платонида. Женщина с искрящимся бархатом в глазах, блестящими волосами и роскошным, точно арфа, станом. Именно такой я представлял себе Пенелопу. Платонида несколько лет тому назад потеряла в море мужа.

Море тут кормило многих. А земля, пропитанная его солью, родила оливки-маслины, виноград, смокву, сладковатые овощи и...каменья. Мулы спотыкались на них в горах, мотыги высекали искры. Сам остров был камнем, заброшенным неизвестным богом в Средиземное море. Из камня на Крите были дома, ограды, тротуары, лавочки, емкости для вина и даже женские украшения.