Эрих Ремарк - "Скажи мне, что ты меня любишь..."

[Телеграмма] MDC 439

Приезжай как можно скорее Миxаэля [22] Михаэль — одна из фиктивных фигур Ремарка в его переписке с Марлен Дитрих. (Прим. нем. издателя.) шатает от радости тчк Установил что Отто Клемент присвоил американские налоги [23] Отто Клемент присвоил американские налоги — это соответствовало действительности. (Прим. нем. издателя.) тчк Прощу потому что в Париже он был терпим но только при условии что ты приедешь не то мы его убьем тчк Буду встречать тебя в Саутхемптоне пообедаем у «Орча» в Лондоне Потом на машине в Неаполь на Капри и в Будапешт тчк Война отменяется назначается весна Не хватающий звезд с неба

Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, Норт Кресчент Драйв

MDC 206–207

Нежное сердце, сегодня был такой «притомившийся» весенний день, когда воздух столь мягок, что к нему просто тянет прислониться. Я лежал на солнце, и когда я закрывал глаза и легкий ветерок касался моего лица, чудилось, будто ты рядом. Я лежал совершенно неподвижно, вслушиваясь в жужжание пчел в золотистых кустах мимозы, и думал о том, сколько лет возможной жизни с тобой мною упущено. Как давно это было? Разве это началось не в 1930 году, в баре «Эден», где мне, собственно говоря, стоило встать, подойти к тебе и сказать: «Пойдем со мной отсюда… что ты здесь потеряла…»?

Я знаю, ты смеешься и не веришь, что так оно и было тогда. Но я все точно помню, я запомнил все в деталях, а ведь я столько всего забываю! Я даже помню, что на тебе был светло-серый костюм с очень прямыми плечами пиджака, хотя на такие вещи я обычно не обращаю никакого внимания. Эта картина всегда у меня перед глазами, я никогда о ней не забывал и тем не менее никогда ничего не предпринимал для нашего сближения, даже в Зальцбурге, где вы с Польгаром [24] Имеется в виду австрийский писатель Альфред Польгар (1873–1955). Пребывание Ремарка в Зальцбурге после 1930 года документально подтверждается только на начало 1935 года. (Прим. нем. издателя.) сидели в нескольких шагах от меня, и сегодня я это просто никак не могу взять в толк. Сегодня я испытываю боль при мысли о восьми расстрелянных впустую, проигранных в карты и пропитых годах, — и не потому, что они выброшены и безучастно разорваны в клочья, — нет, а потому, что они не выброшены и не разорваны в клочья по крайней мере вместе с тобой. Почему я не был вместе с тобой повсюду в то блестящее время, когда мир был ничем иным, как невероятно быстрой машиной и искрящейся пеной, смехом и молодостью! Ты сидела бы рядом со мной посреди колосящихся пшеничных полей во Франции, посреди маковых и ромашковых лугов, на дорогах Испании и перед итальянскими остериями, ты спала бы во множестве постелей у моего плеча, и вставала бы вместе со мной по ночам, когда колодцы под окнами начинали журчать чересчур громко, и ты бы ехала рядом со мной сквозь лунные ночи навстречу горизонту, все время навстречу горизонту за которым не поджидали бы чужбина и приключения, и даль. Ты видела бы вместе со мной табуны лошадей в блестящей траве пушты, вспуганных и скачущих галопом, бегущих в лунном свете жеребцов, у которых такие мягкие ноздри, что нет в мире предмета мягче их, кроме твоих рук и твоих губ; мы побывали бы внутри египетских гробниц [25] Подтверждения поездки Ремарка в Египет пока не найдено. (Прим. нем. издателя.) , полных голубого света тысячелетий, любовались бы черными тенями сфинксов, словно высеченными взмахами дамасских сабель, и фиолетовыми миражами пустыни, ты повсюду была бы рядом со мной, и мое сердце горело бы подобно факелу, всегда освещая наш путь вперед…

Мы никогда не грустили бы. Мы смеялись бы или молчали и иногда переживали бы часы, когда на нас серым туманом набрасывалась мировая скорбь; но мы всегда знали бы, что мы вместе, и, окутанные туманом и озадаченные загадками, прямо перед каменным обличьем Медузы разжигали бы костер нашей любви, а потом, не ведая страха и исполненные взаимного доверия, засыпали бы в объятьях друг друга, и когда просыпались бы, все было бы унесено прочь — и туман, и загадки, и бездна вопросов без ответов, и Медуза улыбалась бы нам… Мы никогда не грустили бы.

Любимое лицо! Небесный отблеск пестрой, не с тобой прожитой юности! Зеркало, в котором мои воспоминания собираются и делаются краше! Взгляни, былое приходит вновь, и это ты возвращаешь мне его, благодаря тебе я вновь обретаю его еще более полным, более ярким, чем когда-то, — ибо ко всему прибавилась страстная тоска по тебе, а что есть жизнь без страстного стремления быть с другим, как не пустой исход лет!

Мы так похожи: я всегда знаю наперед, как бы ты мне ответила. Мы живем под одними и теми же звездами. Ты родилась в конце декабря, а я в конце июня. В астрологии полугодовые циклы всегда соотносятся, — январь и июль, июнь и декабрь. У нас одни и те же созвездия — и сходные судьбы. Мы беспокойные питомцы Юпитера, рожденные вблизи тьмы Сатурна.

Сердце сердца моего! В каком-то журнале о кино я видел твою фотографию, которую так люблю. Снимок из «Трокадеро» во время какого-то маскарада. Ты танцуешь «биг-эппл» с неким мерзким толстяком. Если его отрезать, снимок выйдет просто замечательный, в нем есть все: и грусть, и прошлое, и немножко усталости, доброта, долгий, подчас ошибочный путь, мужество, собранность, сосредоточенность, страстность, способность заблуждаться и мечтать, — многое из прошлого и кое-что уже от меня…

Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, Норт Кресчент Драйв

MDC 499–500

Милая моя, сладкая и очень любимая, так ты хочешь приехать! Далекая и столь невероятная новость! Немыслимая и поразительная, поразительная и слишком поспешная! Разве не поднимается уже волна, мягкая и бесконечная? О ты, туча, ветер и халкионийская весна над стигийскими водами, разве не расцветают уже в моей душе нарциссы, разве не прошлась уже полосами по моему лбу буря чувств, о беспокойный и колеблющийся горизонт, мечта над бухтами, никогда не видевшими снега?

Сладкая моя, нам ни за что нельзя было расставаться! Это было преступление!

Но теперь, когда ты приедешь, все начнется с самого начала! Предвидение и душевная мука извечной неудовлетворенности, и упоительное сомнение в себе, и тот единственный миг, который стоит многих жизней: когда я чувствую тебя, когда благодаря своей бесконечной милости судьба снова бросает тебя ко мне, когда ты оказываешься в моих объятиях и твоя голова касается моего плеча…

О ты, предназначенная мне и моей мятущейся жизни, сколько раз за эти немногие, бесконечной длины месяцы я терял тебя, потому что ты была далеко! Быть далеко — это для меня больше, чем отсутствовать, далеко — это далеко, я не привык что-либо обретать вновь и не способен ждать, потому что живу слишком быстро и у меня осталось слишком мало времени, ах, приезжай, я не хочу больше жить без тебя, я говорю это без стыда, с чувством бесстыдства смертельно-больного, это чувство уже коснулось меня и едва не положило всему конец, ах, приезжай, последний ласковый свет моих глаз, золотая Фата Моргана над пустыней моего бесцельно растраченного бытия, верхушка пальмы и оазис, ах, приезжай!