Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха

Когда мы вышли, она уже покачивалась и попросила меня:

— Проводите меня, доктор. Я тут недалеко живу, на Третьей авеню.

Я крепко удерживал её под руку и по дороге купил ей большую розу на длинной ножке.

— Ах, какой вы милый, доктор, — говорила она, прижимаясь, — вы мне очень-очень нравитесь…

— И вы мне нравитесь, Таня.

— А вы знаете, мой муж очень-очень ревнивый…

— Я его понимаю: с такой красавицей-женой нельзя не быть ревнивым.

— Вообще-то я не даю ему поводов ревновать, но иногда… — она заливалась смехом и без умолку говорила. — Я вышла замуж, когда мне было девятнадцать… Я была глупая-глупая девчонка… Он был инженер и состоятельный человек, красивая обстановка… Он прекрасно танцевал и всех обыгрывал в карты — вот я и влюбилась… А когда мне было 21, мы уехали в Америку. Мне казалось это очень-очень романтичным — уехать в Америку… Я же говорю, что была молоденькая дурочка… А потом я стала тосковать по маме, по дому и всё время плакала… Вот, доктор, а мы уже пришли.

— Вы дойдёте одна?

— Естьдорман, он поможет… он мне обязательно поможет.

— Таня, вы счастливы, что живёте в Америке?

— Счастлива?.. — переспросила протяжно. — Да я иногда проклинаю тот день и час, когда прилетела сюда. А иногда — ничего. Когда муж издал книгу, нас приглашали на банкеты и приёмы. Было красиво, но и противно… Ах, это всё трудно рассказывать, хотя вы и доктор… — и опять пьяно рассмеялась.

— А как вы думаете, Таня, может ли ваш муж помочь мне найти издателя для книги? Я хочу написать книгу о русской медицине.

Она перестала смеяться и посмотрела на меня очень задумчиво.

— Наверное, он может. Только…

— Что — только?

— Нет, ничего, это я просто так, — встряхнула головой, — вы сами с ним поговорите, я в его дела не вмешиваюсь… если он не просит.

И нетвёрдой походкой Таня вошла в дверь дома.

Была в этой русской красавице какая-то тайна.

В тот вечер я пришёл домой позже обычного, и от меня пахло водкой. Ирина посмотрела осуждающе, но ничего не сказала. После полуночи, когда мы уже засыпали, раздался телефонный звонок. Так поздно нам никто не звонил. Может, это от родителей? Может, отцу опять плохо? Ирина зажгла свет и взяла трубку. По её растерянному лицу я понял, что она слушала что-то странное.

— Это тебя, — она передала трубку мне.

— Алло?

Очень глубокий и хриплый мужской голос по-русски произнёс:

— Прекрати писать свои блядские статьи в газете!

Не ожидая ничего подобного, я сначала растерялся. Мне показалось, что я слышал какие-то другие голоса и пьяный шум неподалёку от говорящего. Я соображал: кто бы это мог быть? Характерный голос был похож на один, принадлежавший московскому доктору-беженцу, которого я однажды встретил в НЙАНА. Он тогда рассказывал, что работал заместителем главного врача в 1-й градской больнице в Москве. Должности эти обычно занимали коммунисты, причём довольно активные — им приходилось иметь дела с официальными организациями, включая милицию и КГБ, они имели к ним прямое отношение. Решив, что это его голос, я задал вопрос:

— Что вам не нравится в моих статьях?

— Мне не нравится, что ты — шкура, — прохрипел он.

Пожалуй, это был его голос. Но продолжать такой разговор я не собирался и повесил трубку. Ирина спросила:

— Кто это был?

— Не знаю, мне показалось, что голос знакомый. По-видимому, это один из докторов-иммигрантов.

Телефон зазвонил опять. Ирина снова взяла трубку и через несколько секунд со злостью бросила её обратно. Она была очень возбуждена и напугана.

— Опять? — спросил я. — Что теперь?

— Он сказал: «Если ты, сука, не прекратишь свою писанину, мы заставим тебя замолчать».

Оба мы ждали — не раздастся ли ещё звонок?

У Ирины в глазах стояли слёзы:

— Что теперь делать? Ты добился своего. Я тебя просила не писать в газету, нет, ты всё равно продолжаешь!.. Вот теперь твоя жизнь в опасности. Кто тот человек, на которого ты думаешь?

— Ты успокойся. Во-первых, голос был пьяный, да и другие пьяные голоса слышались в трубке. Эти угрозы — это всё несерьёзно…

— Откуда ты знаешь?

— Да потому что, если бы кто-то захотел расправиться со мной, то не стал бы предупреждать меня заранее. По-моему, это был тот заместитель главврача, которого я встретил однажды. Очень характерный голос.

— Что, ты считаешь, мы должны делать?

— Давай завтра позвоним в ФБР и расскажем эту историю. А ещё я поговорю с редактором газеты, он может такие дела знать и подсказать, что делать.

Мы заснули только на рассвете. Всю ночь каждый из нас думал о своём: Ирина о том, что будет, а я — о том, почему некоторые из моих русских коллег были так недовольны тем, что я писал о советской медицине. Если тот голос не принадлежал действительному врагу, то ответ мог быть только один: они не хотели признавать собственную отсталость — обычный синдром отрицания; и они боялись, что правда о состоянии советской медицины может как-нибудь повлиять на их устройство в Америке — будто наивные американцы, принимая их на работу, будут ориентироваться не на их знания и опыт, а на мои русские статьи. Непонимание всей разницы условий жизни и работы здесь — вот что всё это было.

Рано утром Ирина позволила в ФБР и рассказала о ночном звонке. В тот же вечер, когда меня ещё не было дома, пришли два молодых американца, и через дверную щель показали свои удостоверения. Ирина с опаской впустила их. Они были корректные и деловые. Когда я пришёл, Ирина уже успела рассказать им всю историю.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросили они меня.

С помощью Ирининого перевода я рассказал о моих статьях и выступлениях на радио, о своих подозрениях, и объяснил, что позиция заместителя главного врача во многом в Союзе была политическая. Агенты поблагодарили за информацию:

— Нам известно, что среди массы новых иммигрантов из России есть не менее двухсот разведчиков КГБ. Мы следим за всеми подозрительными.

Ирина встревоженно спрашивала:

— Насколько это опасно для моего мужа? Что теперь нам надо делать?

— Это не опасно, но мы вам советуем — держитесь подальше от них всех.

На следующий день подозрительная Ирина всё-таки опять позвонила в ФБР, чтобы убедиться, что это были их сотрудники, а не подставные советские агенты.

Интересно, что через несколько дней после этого в «Литературной газете», где когда-то печатались мои статьи, была опубликована ещё одна статья, на этот раз — обличающая меня в продаже Родины (кому? за что?) и ещё с какими-то чёрными обвинениями. Сам я её не читал, но почти уверен, что связь между ночным телефонным звонком и той статьёй была.

Так начало моей журналистской карьеры в Америке привело к напряжённой ситуации дома, к конфронтации с бывшими коллегами, да ешё и с Россией. Но мне это было неважно: я собирался продолжать писать во что бы то ни стало.