Василий Ардаматский - Две дороги

— Если я сегодня получу обещанное, хорошо бы сегодня же отправиться домой. Кстати, мой паспорт готов? — спросил Флориан.

— Вот, получите. — Чемширов протянул ему паспорт. — Классика, теперь и комар носа не подточит. Даже выездная виза поставлена.

Флориан, не глядя, спрятал паспорт в карман.

— Спасибо. Хорошо бы билет сейчас заказать.

— Это у нас не проблема. Возьмем на вокзале перед самым поездом. А сейчас идемте-ка на воздух, у вас тут от табачного дыма задохнуться можно. Идемте, я покажу вам город.

Они вышли из гостиницы и спокойно, прогулочным шагом, пошли по солнечной улице.

— Между прочим, по нашему календарю сегодня — первый день весны, — оживленно болтал Чемширов. — Природа это знает, еще вчера шел мокрый снег, это плакала зима. А сегодня, смотрите — весна, черт побери! Вы первый раз в Софии?

— Я думаю о своем городе, — угрюмо отозвался Флориан. — Там товарищи ждут меня, как Христа-спасителя.

— Насколько я знаю, все в порядке. В первый день весны в нашей доброй Софии благополучно завершается ваша миссия, и пусть это станет для вас счастливым предзнаменованием. Заберите у нас не только рацию, но и наш оптимизм! — рассмеявшись, сказал Чемширов.

— Хорошо бы. Ваша уверенность нам необходима не меньше, чем связь с Москвой.

Они гуляли по городу больше часа.

— А теперь мы истратим несколько минут на одно небольшое дельце, — весело сказал Чемширов. — Весна весной, а дело делом. Мне надо зайти в фотографию, взять заказанные снимки. Это рядом.

Когда они подошли к фотографии, Флориан остановился.

— Нет, нет, торчать на улице не надо, мы зайдем вместе. — Чемширов взял его под руку. — Кстати, посмотрите фотографию, это одна из наших точек.

Хозяин фотографии расплылся в улыбке.

— Господин Чемширов! Вы, как всегда, точны, ваш заказ готов.

Фотограф ушел в другую комнату.

— Очень полезно иметь у себя таких людей — любая фотокопия делается в два счета, — тихо сказал Чемширов.

Он получил снимки и вдруг предложил Флориану сняться вместе на память.

— Я не люблю сниматься, — сморщился Флориан и сделал шаг к дверям.

— Перестаньте! — Чемширов взял его под руку, усадил на диванчик и сам сел рядом.

Вспыхнул магний.

— Готово! — Чемширов рассмеялся и сунул фотографу деньги.

Они вышли на улицу. Флориан тревожно думал: зачем понадобилась его фотография? Не хотят ли они с помощью фото провести какую-то проверку?

На перекрестке он остановился:

— Мне нужен туалет.

— И это у нас тоже не проблема, — сказал Чемширов. — Пошли. Видите кинотеатр под названием «Славейков»? Там есть то, что вам надо. Идите, я подожду.

Но Флориан, зайдя за угол, бросился к телефону-автомату и позвонил в штаб операции.

— Мы находимся возле кинотеатра «Славейков», возникло новое обстоятельство, его необходимо брать немедленно.

Когда через десять минут он вернулся к Чемширову, тот посмотрел на часы.

— Нам пора взять курс на встречу.

Флориан стоял и любовался городом.

— Да, ваша София действительно прелестна. По сравнению с нашей Братиславой она выглядит гораздо спокойнее, даже теплее.

— Считайте добрым предзнаменованием, что именно здесь вы встретили первый день весны. Мне в этот день всегда хочется...

Возле них резко затормозили две полицейские машины, из которых выскочили люди в штатском. В одну машину они втолкнули Флориана, в другую — Чемширова.

Машины умчались. Прохожие, на глазах которых все это произошло, даже не остановились — к таким сценам на улицах Софии люди давно привыкли.

22 марта 1942 года.

Заимов пообедал и прилег отдохнуть — через час он должен был идти на конспиративную квартиру. Надо было выставить там на окно цветок — условленный с Савченко сигнал — и терпеливо ждать прибытия остальных участников встречи.

За минувшую бессонную ночь он не раз прогнал перед собой ленту воспоминаний обо всем, что произошло с момента появления в его доме Флориана, и ему теперь все яснее и убедительнее казались доводы Савченко. Но он продолжал упорно искать доводы против.

Боясь разбудить Анну, он осторожно поднялся с постели и вышел из спальни на площадку, откуда лестница спускалась на первый этаж. Снизу доносились возбужденные голоса сына и его приятеля — они играли в шахматы и о чем-то горячо спорили.

Он стоял на площадке, испытывая ощущение тихого покоя. Он любил свой дом, наполненный теплом дружной жизни. Сколько раз бывало — переживет нелегкие, опасные минуты, а стоит вернуться домой, и все тревоги становятся и глуше и отдаленней. Анна... дети — вот его главное человеческое счастье. На душе у него горько от мысли, что последние годы сам он в этот дом не приносит ничего доброго, только свои тайные от всех тревоги и заботы. Он ничего не рассказывает, но постоянно видит их отражение в глазах Анны. Сколько же мужества в ее нежном сердце! Сколько веры в то, что он ничего плохого или стыдного сделать не может! За все время, что они вместе, она никогда и вида не подала, что ей тяжело, что она устала от такой жизни. Наоборот, не раз, когда ему самому вдруг начинало казаться, что все напрасно и что он похож на Дон-Кихота, бросающегося на ветряные мельницы, Анна безошибочно угадывала его настроение и, безмятежно смотря ему в глаза, говорила: «Все прекрасно, Владя... Если бы ты знал, как я счастлива с тобой». И все только что мучившее его будто ветром сдувало. Последнее время он все чаще думает: без нее не выдержал бы то, что выпало ему на долю, он не устает благодарить судьбу, подарившую ему Анну и их счастливую любовь.

С грохотом и треском дверь внизу распахнулась, и с улицы в дом хлынули черные люди. Он не видел их лиц, видел черные мундиры, черные сапоги. Топоча по лестнице, это черное приближалось к нему.

— Вы арестованы! — слышит он злобный выкрик. Перед ним белое как мел, красивое, искаженное яростью лицо.

А мимо проносятся, затопляя дом, все новые и новые черные мундиры, от топота сапог все дрожит.

Его увезли, когда обыск еще не был закончен.

С Анной проститься не дали.

Уже внизу он обнял сына и громко сказал ему: «Ты прав — Германия победит». Он посоветовал сыну выдавать себя за прогермански настроенного офицера.

Когда Заимова вывезли из дому, он увидел, что улица забита полицейскими и даже военными автомобилями. Он улыбнулся, влезая в полицейскую машину, — его боялись.

22 марта 1942 года.

С приближением вечера Савченко начал думать, как ему покинуть посольство незамеченным: агенты охранки торчали на всех перекрестках. Автомобиль, принадлежавший одному из друзей Заимова, он еще ночью поставил во дворе дома в глухом переулке вблизи места встречи.