Василий Ардаматский - Две дороги

Прошу их рассказать про Николая Николаевича.

— Прежде всего скромный, прямо до болезненности скромный, — говорит Владимир Николаевич.

— Да, скромный, — тихо произносит жена.

— Для себя он никогда не жил, — рассказывал Владимир Николаевич. — Всегда себя отдавал делу. Свято любил Родину. Особо был ей благодарен за то, что оказала ему доверие, когда, по его мнению, он на это доверие имел весьма шаткие права.

В чем тут дело? Почему он свое право на доверие Родины считал шатким? Спрашивать об этом сейчас мне показалось неловким.

— Умер от рака, — продолжал Владимир Николаевич. — Болезнь тянулась долго, мучительно. Перенес две тяжкие операции, но спасти его не удалось. Болел и умирал так же мужественно, как жил. До последней минуты был в ясном сознании.

Спрашиваю, не осталось ли каких-нибудь записей, дневников, документов, относящихся к его работе за рубежом?

— Ну что вы? — отвечает Владимир Николаевич. — Даже находясь на пенсии, он никогда о той своей работе не говорил. Но когда слег уже окончательно, он несколько дней что-то писал, потом сам это запечатал и попросил отнести в Комитет госбезопасности.

Бывшие сослуживцы Николая Николаевича показали мне школьную общую тетрадь, до последней страницы заполненную карандашной записью. По почерку, то четкому, то с трудом разбираемому, было видно, когда начинал записывать и когда, теряя силы, заканчивал. Последние страницы писал явно торопясь, все чаще прибегал к сокращениям или вдруг обрывал запись: «далее — по логике...», «продолжение не существенно...», «здесь не надеюсь на память...»

Это был своеобразный конспективный обзор его жизни и работы. Впрочем, о жизни было очень мало.

«Я родился в Тамбове в ноябре 1898 года. Моя мать — крестьянка Воронежской губернии. Отец — офицер стоявшего в Тамбове кавалерийского полка. Он не имел права оформить брак с крестьянкой и, когда об этом зашла речь, предпочел оставить семью».

Вот и все о происхождении и детстве.

Сыну крестьянки, да еще незаконнорожденному, Николаю Крошко пришлось пробиваться в жизни, преодолевая громадные трудности. Он держит вне конкурса экзамен в гимназию и получает такие высокие отметки, что его в порядке исключения принимают. Семья бедствовала, нужно было работать, и пятнадцатилетний гимназист дает платные уроки нерадивым ученикам, а летом служит в железнодорожной конторе. Несмотря на это, он оканчивает гимназию с серебряной медалью. Он много читает и уже начинает задумываться об окружающем его мире. Война, разруха, поражения царской армии, распутинщина — все шло вкривь и вкось, и было страшно от неизвестности, чем все кончится.

Рядом друзья: Леонид Федоров и Федор Шпеер. Они связаны с эсерами, боготворят Савинкова, верят, что он создаст новую справедливую Россию. Николаю Крошко очень нужна была вера во что-то, и он пошел за друзьями.

Октябрьская революция на время вырвала его из эсеровского тумана. Он увлекается Плехановым, у него появились знакомые большевики, их энтузиазм заражал его, их вера была ему ближе — они создавали не какую-то непонятную Россию, а государство рабочих и крестьян. Но жил он в это время в Киеве — в 1918 году туда пришли немцы. Снова рядом оказываются его старые друзья — эсеры, которые уговорили его ехать с ними на Дон: они узнали, что там находится их кумир.

С огромным трудом добрались до стана белогвардейцев Деникина. Савинкова там не оказалось, говорили, что он пробыл здесь всего несколько дней и, не поладив с генералами, уехал.

Николай Крошко и его друзья возвращаются в Киев. В это время к украинской столице приближается Красная Армия. Буржуазия сеяла панические слухи, город был объят страхом перед «красным террором». Друзья решили бежать в Одессу. Оттуда на английском пароходе метнулись в Салоники и в конце концов оказались в Белграде. Друзья куда-то исчезли, и Николай остался один. Он работает уборщиком в ресторане, ищет возможность вернуться домой. Можно было попасть в Крым, но только в качестве врангелевского солдата, но Крошко на это не пошел.

И вдруг в Белграде появляется один из его про-павших друзей — Леонид Федоров. Он все-таки отыскал в Варшаве Савинкова и теперь приехал в Белград по его поручению вербовать людей в «настоящую революционную армию России». Николай Крошко отправился в далекий путь — через Венгрию и Чехословакию — в Польшу.

На первое время Федоров приютил Николая у себя в варшавской гостинице, но ненадолго, а потом устроил его в офицерский лагерь под Варшавой, для чего изготовил поддельный документ, превративший Николая в поручика царской армии. За все это надо было расплачиваться, и Николай Крошко стал сотрудником оперативной группы, которую возглавляли брат Бориса Савинкова — Виктор и полковник Перхуров. Это была савинковская разведка.

Непосредственными начальниками Николая Крошко становятся полковник Семенов и капитан Гамолицкий. В это время и началось его прозрение.

Полковник Семенов во время английской интервенции на севере России был начальником контрразведки при «правительстве» Чайковского, а в прямом подчинении находился у английского генерала Аронсайда. Он открыто ненавидел русский народ, называл его не иначе как «тупое быдло» и считал, что только Англия может вывести Россию из «небытия». Однажды он сказал Крошко, что самое лучшее для него — забыть о своем русском происхождении. А капитан Гамолицкий поначалу был очень симпатичен Николаю — неунывающий, веселый человек, он верил, что Савинков выручит многострадальную Россию из большевистского плена и откроет новую страницу ее истории.

Николай Крошко вместе с Гамолицкий выезжает сначала во Львов, а затем в Сарны, где организуют заброску агентов в Советский Союз. Николай работает непосредственно на границе, провожает и встречает агентов, по их материалам составляет сводки об ужасах жизни в большевистском аду. Не проходит и месяца, как ему становится совершенно ясно, что агенты приносят «оттуда» заведомую ложь. Он говорит об этом Гамолицкому и слышит в ответ: «А ты уверен, что тем, кто платит, нужно что-то другое?..» Внезапно Гамолицкого отзывают в Варшаву — открылось, что он всю получаемую из России информацию частным порядком продавал французской миссии в Варшаве. Перед отъездом он сказал Крошко: «Обо мне не беспокойся, у меня может быть лишь одна неприятность — придется впредь с кем-то делиться».

В это время из Польши на советскую территорию была переброшена банда головорезов Тютюнника, а через месяц вернулись ее жалкие остатки. Уцелевшие бандиты рассказывали: «Там все сплошь красные и продались Ленину». А Тютюнник сказал с яростью: «Вы уверяли, что нас там ждут. Это верно, но ждали-то с кольями».