Василий Ардаматский - Две дороги

Наврано там было с три короба, но Дружиловский изображался жертвой польского коварства, и он не возражал. Было совершенно ясно, что после таких статей Воробьев работать на поляков не мог.

— А что поделывает мадам Ланская? — спросил Дружиловский.

— В декабре прошлого года ее нашли мертвой в постели. Говорили — обожралась снотворного, но я уверен, что и это работа дефензивы, я еще до этой истории доберусь.

— А разве это не их газета?

— Давно уже. Иначе я здесь не сидел бы. Теперь это чисто русское издание, признанное местной властью, — ответил Воробьев.

— За что же борется ваша газета?

— На этот вопрос не ответит даже сам издатель, — хохотнул Воробьев. — Только одно для нашей газеты ясно: большевики — это разбойники.

Расстались они вполне дружески и потом стали встречаться. Воробьев советовал Дружиловскому не вылезать на поверхность и все обещал подыскать ему такое местечко, чтобы и деньги были, и работа поинтересней, но без риска. Это совпадало с советом Зиверта, и подпоручик терпеливо ждал. Но шло время, а Воробьев все не мог предложить ничего путного.

— Понимаете, Латвия в этом отношении самое трудное место, — объяснял он. — К русским эмигрантам отношение здесь настороженное, латыши не хотят и боятся ссориться с Москвой, она-то у них под самым боком. Я вон пишу только про международные дела, а про большевиков — ни слова. Ну их к черту, мало ли что... Да и зачем биться лбом о каменную стену? Я и вам лезть в дело с опасным риском не советую.

— Да, да, не надо, — искренне соглашался Дружиловский.

Воробьев познакомил его со своим другом — актером местного русского театра Башкирцевым, веселым, компанейским человеком; Воробьев сказал, что до Риги он жил в Польше и там сильно пострадал от польской охранки. Сам Башкирцев об этом вспоминать не любил.

— Что было, то сплыло, — отшучивался он. — А за то, что я оказался в сих благословенных местах, мне надо дефензиву благодарить.

Это был крепкий мужчина лет сорока. Рыжеволосый, с некрасивым, грубо высеченным лицом, с большими узловатыми руками, он больше походил на крестьянина. У него всегда были деньги, которые он щедро тратил. В ресторане охотно платил за всех, повторяя одну и ту же шутку: «Сам я бобыль, останется на костыль». Это Дружиловского поначалу насторожило, он всегда считал, что актерская братия нищая. Однажды он спросил об этом Воробьева.

— Да у него все есть, — загадочно ответил Воробьев, поглаживая пышные усы: — Дача у него, впрочем, не собственная, но он ее постоянно снимает.

— Я считал, что артисты народ безденежный, — заметил Дружиловский.

— Это, брат, зависит от того, в каком театре артист играет, — рассмеялся Воробьев.

— Все-таки откуда у него столько денег?

— Могу сказать одно — деньги у него честные.

— Вы давно его знаете?

— Почти с тех пор, как себя помню. Мы оба русские, родились в Варшаве. Даже учились в одной гимназии, только он был на два класса старше. Правда, тогда я с ним знаком еще не был. Но дальше все, что хлебал от судьбы он, хлебал и я. И он и я ненавидим польскую шайку Братковского, от которого, кстати сказать, Башкирцев натерпелся больше нас с вами. Далее — мы женаты на двоюродных сестрах, правда, он развелся. И последнее — он, как вы уже заметили, веселый, компанейский, а главное — верный мужик. Мне лично надоели унылые и неверные. Ну, как вы сочтете — хорошо я его знаю?

Вместо ответа Дружиловский опять спросил:

— Но все-таки откуда у него деньги?

— Это он должен сказать вам сам, — уклонился Воробьев и повторил: — Его деньги честные. Ручаюсь.

К устройству Дружиловского в Риге Башкирцев отнесся скептически.

— На русских спроса нет, товар с душком, — хмыкнул он. — Не надо торопиться. Це дило треба розжувати.

Как-то Воробьев заговорил о том, что Дружиловский мог бы получить огромные деньги у большевиков, но ехать к ним он боится, как бы организовать это дело без поездки?..

Башкирцев резко повернулся к нему с очень серьезным лицом:

— Я не слышал об этом. Понял? Не слы-шал.

Он так это сказал и был так непривычно серьезен, что Дружиловский с удивлением посмотрел на обоих, не сознавая при этом, что его удивила не сама мысль о возможной сделке с большевиками, а только то, как об этом говорили его друзья.

Снова проходило время, а с работой ничего не получалось.

И вдруг Воробьев сказал однажды:

— Сходите-ка вы в советское посольство, предложите свои услуги.

— Да что вы только говорите? Они еще в посольстве закуют меня в кандалы! — возмутился Дружиловский.

— Не торопитесь, — серьезно продолжал Воробьев. — Вы можете предложить им материал, разоблачающий происки Запада против Москвы. За это денег они не пожалеют, а у них деньги без счета. Их посольство самое богатое.

— Да вы просто нехорошо шутите, — возмущенно продолжал Дружиловский. — Сперва я действовал против них, а теперь — здравствуйте, я — за вас. Кто в это поверит?

— Могу сказать одно — из Латвии в Россию уже вернулись сотни русских. Среди них немало таких, кто вчера считался смертельным врагом большевиков. А теперь они пишут оттуда — получили работу, живут прилично. Разве не могли и вы сменить ориентацию? Это же политика, а в ней все возможно.

— Почему же вы туда не едете?

— Вы ведь знаете, что я родом из Варшавы и считаюсь польским подданным. А это совсем другой коленкор.

Поначалу предложение Воробьева показалось Дружиловскому чистейшим абсурдом, но чем больше он об этом думал, тем все меньше оно его пугало. Логика его размышлений при этом была элементарной: верно, политика дело мутное, и конечно же, он, как никто другой, может дать большевикам драгоценнейший материал. Еще шевелилась мыслишка таким способом разделаться со всеми, кто безжалостно выбросил его на свалку.

Он специалист своего дела и может быть одинаково полезен и антибольшевикам, и самим большевикам.

Для начала он решил сам выяснить, действительно ли советское посольство в Риге миролюбиво относится к русским, желающим вернуться на родину. Несколько раз он прошел мимо советского консульства. Там всегда толпились русские, стремившиеся домой, в Россию. С одним, уже получившим визу, он разговорился. Спросил, много ли задают вопросов.

— Всего три: год и место рождения, специальность и при каких обстоятельствах покинул Россию.

— Что же вы ответили на последний вопрос?

— Правду: находился в армии, не ведал, что делается, верил своим командирам.

И наступил день, когда Дружиловский сам зашел в консульство. Там ему дали опросный листок, в нем действительно было всего три вопроса и на обороте просьба указать, по какому документу в настоящий момент проживает заявитель. Но когда Дружиловский назвал свою фамилию, ему почудилось, что в глазах у консульского сотрудника мелькнуло удивление.