Николай Молчанов - Жан Жорес

В августе Жорес едет в Данию на новый конгресс Интернационала. Большевиков здесь представляли Ленин и Луначарский, который оставил детальное описание работы конгресса. «В Копенгагене, — пишет Луначарский, — Жорес был настоящим героем съезда, все его выступления отмечалась огромным успехом».

Жорес входил в комиссию по вопросу о кооперативах. Он не считал этот вопрос крайне принципиальным в тот момент и исходил лишь из практических задач объединения весьма широкого, но раздробленного французского кооперативного движения с социалистами. И для этого он соглашался идти на уступки в тексте резолюции конгресса. Жорес искусно проводил свою линию против правых немецких оппортунистов и против левых. Луначарский с восхищением наблюдал, как Жорес с добродушным видом, не вступая в споры, водил всех на веревочке. Он пускал в ход самые разнообразные приемы. Так, он вдруг обратился к Вандервельде:

— Вандервельде, вы, кто так изумительно знает французский язык, не можете же вы не согласиться, что ваша формулировка не совсем французская. Я возражаю против нее только с точки зрения грамматической, Я уверен, вы согласитесь со мной, что если мы повернем фразу вот так, то это не шокирует ни одного пуриста с точки зрения французского языка.

Вандервельде польщен. Ему хочется считаться классическим писателем и оратором на французском языке. Комплимент Жореса его совершенно очаровывает, и он немедленно сдается. А Жорес, не стесняясь, весело подмигивает, давая понять, как он обошел Вандервельде и провел нужный ему нюанс.

Но Ленин, подходивший крайне скрупулезно и принципиально к политическим формулам, считает, что в резолюции все же допущена ревизионистская фраза. Он вместе с одним чехом в комиссии голосует против. Но потом, посовещавшись с Гэдом, Ленин пришел к выводу, что нет основания подымать борьбу на пленарном заседании, где он голосует за резолюцию, подготовленную при решающем влиянии Жореса. Ленин писал вскоре, что «Интернационал дал правильное в основных чертах определение задач пролетарских кооперативов».

Конгресс обсуждал и проблему борьбы с войной. В комиссии об арбитраже и разоружении французских социалистов представлял Вайян. В эти годы старый коммунар решительно поддерживал Жореса, и они действовали рука об руку.

В Копенгагене Жоресу снова пришлось столкнуться с правоопортунистической и шовинистической позицией германских и австрийских социал-демократов. Им удалось не допустить усиления Штутгартской резолюции с помощью поправки Вайяна о всеобщей стачке. Жорес имел в виду использовать опыт русской всеобщей политической стачки в России в 1905 году. Эту идею в принципе одобрял Ленин. Оппортунистам из Германии и Австрии все же не удалось провести свою линию, и Штутгартская резолюция была подтверждена в Копенгагене.

На этом конгрессе, как и вообще теперь в Интернационале, Жорес играет очень влиятельную роль. И дело не столько в тех или иных теоретических и политических положениях Жореса, а в его общем человеческом неповторимом облике. В его активности, оптимизме, жизнелюбии, которыми он заражал и увлекал своих зарубежных товарищей. Добродушие, мягкость Жореса, его внимание к людям, его талантливость, бьющая ключом, его неиссякаемое остроумие очаровывают делегатов.

Однажды на заседании комиссии по кооперативам с длинной, нудной речью выступал датский представитель Стаунин. Делегаты скоро перестали его слушать, начали переговариваться, шуметь. Стаунин страшно обиделся и, внезапно сев в кресло, раздраженно заявил:

— Меня, кажется, никто не слушает.

Тогда Жорес, хитро сверкнув глазами в сторону русских, которые особенно расшумелись, заявил:

— Что вы, товарищ Стаунин, вас слушают с таким напряжением и волнением, что не могут отказать себе в немедленном проявлении своих чувств.

Датчанин принял маневр Жореса за истину и продолжал свою речь.

Впрочем, сам Жорес чуть было не оказался в таком же положении. Это случилось на банкете, который устроил конгрессу социалистический муниципалитет Копенгагена. На столах выставили много вина, пива, закусок. Социалисты выпили и, конечно, расшумелись. А Жореса попросили сказать речь. Он начал, но публика, несмотря на всеобщую любовь к Жоресу и его речам, продолжала разговаривать. Тогда оратор, повысив голос, заявил:

— Шум, который вы производите, товарищи, напоминает мне шум моря, который старался пересилить Демосфен, а я хочу доказать, что я также упрямый человек!

Шутка вызвала общий смех, а когда Жорес еще сказал, что он будет говорить по-немецки, то немцы сразу стали наводить порядок и все успокоились. Жорес произнес по-немецки остроумную речь и в заключении сказал:

— Я кончаю свою речь не потому, что пришел к концу моих мыслей, а потому, что я исчерпал мой немецкий словарь.

После окончания конгресса Жорес спешит из страны Гамлета домой, где его ждут дела, не допускающие сомнений. Вспыхивает небывало ожесточенная забастовка железнодорожников, и Жорес в первых рядах наступающих на «правительство измены»: кроме Бриана, в нем еще два ренегата — Вивиани и Мильеран. Жорес ведет в палате жестокий бой против Бриана, объявившего, что законы ему нипочем, и отдавшего приказ о военной мобилизации железнодорожников. Как-то Жореса спросили, что он думает о Бриане.

— Он продолжает в своем духе: не может же он меняться каждый день. Но не задавайте больше вопросов, а то мне придется говорить чудовищные грубости…

Весной 1911 года развертывается движение виноделов Шампани. Правительство направляет против них войска. Жорес в гуще борьбы, в которой ему приходится переходить из «мирной» парламентской обстановки на сцену настоящей гражданской войны.

Но над всем доминирует Марокко. Жорес ни на минуту не выпускает его из поля зрения. В апреле и мае он ведет активную кампанию против кровавой экспедиции в Фес, он терпеливо анализирует в многочисленных статьях все дипломатические, парламентские, финансовые махинации вокруг Марокко.

Дома уже научились по поведению Жореса во время чтения газет и почты определять состояние политической обстановки во Франции.

Если Жорес ходит, заложив руки за спину, и посвистывает, то, по мнению его сына Луи, дела плохи. Чем громче он свистит, тем тревожнее обстановка. 1 июля 1911 года в Бессуде, получив пачку газет и телеграмм, Жорес стал совершенно красным и воскликнул в гневе:

— А, они все же хотят ее, эту войну!

Он узнал о прыжке «Пантеры». Правительство в это время возглавляет Жозеф Кайо, претендовавший на звание якобинца. Жорес говорил, что это такой якобинец, который носит фригийский колпак на пятках. Министр иностранных дел в этом кабинете де Селв, обладавший, по словам Жореса, «энциклопедическим невежеством». Жорес уезжает в Париж. Он использует все свое влияние, чтобы образумить правителей, чтобы не допустить войны.