Самия Шарифф - Паранджа страха

Однажды вечером мать позвала меня и моих братьев в гостиную. Там мы узнали, что наш отец сделал состояние во Франции и теперь решил вернуться в Алжир, чтобы заняться другими, не менее выгодными проектами. Мои братья пришли в восторг от открывшихся перспектив увеличить семейный капитал.

— Ух ты! Скоро мы будем еще богаче! Мы вернемся домой! К солнцу и морю! Вот это жизнь! — хором кричали они.

Каково мне было сообщать эту новость подруге? На следующий день Амина с матерью пришла к нам и узнала о предстоящем переезде.

— Нас никто не сможет разлучить, потому что я навсегда останусь в твоем сердце, — говорила Амина, сжимая мои ладони. — Всякий раз, когда будешь разговаривать с мишкой, помни: он умеет телепатически передавать все моим куклам, а они расскажут мне. Когда тебе станет скучно, скажи об этом Лапуле, и я тебе отвечу.

Нас обеих огорчала мысль о предстоящей разлуке, ведь мне было немногим более семи лет.

На рассвете мать разбудила меня.

— Быстро одевайся. Мы поплывем на пароме. Ну давай же, шевелись!

— Но я еще не попрощалась с подругой!

— Забудь про Амину! Одевайся и выпей молоко. Мы и так уже опаздываем. Не зли своего отца!

Я быстро оделась и залпом выпила стакан молока, надеясь успеть попрощаться с Аминой перед отъездом.

Но на пороге мать схватила меня за ворот.

— Иди сюда, мерзавка! — крикнула она строго. — Сейчас только пять часов утра! Амина спит.

Лапуля в который раз утешил меня, и я отказалась от идеи сказать «прощай» своей лучшей подруге.

Братья выбежали на улицу вслед за отцом, а мать все торопила и подталкивала меня. Вручив мне корзину, она выхватила из моих рук Лапулю и зашвырнула его на верхнюю полку шкафа.

— Я не хочу, чтобы ты тащила с собой еще и это пугало. У тебя и так полная корзина.

— Мама, пожалуйста! Верни мне медвежонка! — закричала я сквозь слезы.

Я рыдала, но мать осталась неумолимой. Она вытолкала меня из дома, заперла дверь и потащила меня к соседке, матери Амины, отдавать ключ. Та увидела на моих глазах слезы и спросила:

— Что с тобой, милая Самия?

— Она не хочет уезжать, не попрощавшись с приятельницей, — объяснила мать.

— Подожди, Варда! Это важно. Я разбужу Амину.

Я продолжала плакать, требуя обратно своего медвежонка, пока не появилась Амина. Она бросила на мою мать полный ненависти взгляд. ^ — Я здесь, не плачь. Я здесь, — твердила она тоном защитницы.* Я зашлась еще сильнее.

— Лапуля остался в коридоре, в шкафу. Я не могу его забрать, я больше ничего ему не расскажу, он ничего не сможет передать телепатически твоим куклам. Как мы будем общаться?

— Если сейчас же не пойдешь, ты сильно пожалеешь, — пригрозила мать.

Амина успела дать мне слово отыскать Лапулю и позаботиться о нем, и я ушла опустив голову, не желая ничего видеть.

Я села в красивую новую машину отца. Только Господь знал, как мне было плохо без моей подруги. Теперь у меня не было даже Лапули, который мог бы меня утешить.

Едва простившись, я уже скучала по Амине, вспоминая наши игры и все, что нас связывало. Как же несправедлива ко мне жизнь!

Как я буду жить там, в стране, которой совсем не знаю?

Вокруг все улыбались, а моя печаль казалась безграничной.

Братья взволнованно обсуждали, что ждет их в Алжире.

Родители, сидя на передних сиденьях, говорили о нашем новом доме на берегу моря, строили планы. Все так или иначе представляли себе будущее, и только я думала о прошлом, горевала о нем. Мысль о моем будущем в новой стране вселяла лишь смутное беспричинное беспокойство.

Спустя сутки мы поднялись на борт огромного парома, который должен был доставить нас в Алжир. Я не покидала каюту, которую занимала вместе с младшими братьями. В полдень, когда они носились по палубе, в каюту спустилась мать и принялась уговаривать меня пообедать в шикарном ресторане наверху, но я отказывалась. Мать разозлилась. Склонившись надо мной, она схватила меня за плечо.

— А ну вставай! — заорала она и занесла руку для удара.

Я прикрыла лицо, но мать, к моему большому удивлению, сдержалась.

— Знаешь ли ты, почему мы покидаем Францию? — внезапно спросила она.

— Нет, — искренне ответила я.

— Мы поступаем так ради наших детей. И особенно ради тебя.

Ее голос звучал очень торжественно.

— Ради меня?

— Да! Франция не та страна, где можно воспитывать детей, особенно девочек. Мы хотим воспитать тебя как благочестивую мусульманку.

Я не знала, что означали слова благочестивая мусульманка, но догадывалась, что скоро узнаю.

Вечером все разошлись по каютам. Мать уложила братьев, велела мне укрыться, что было немедленно выполнено, и, погасив лампу, вышла.

— Самия, как ты думаешь, в Алжире очень жарко? — спросил Камель, самый младший в семье.

— Думаю, жарко.

— А люди? Они там хорошие? — не унимался он.

— Да, они очень хорошие. Там живут наши дедушки и бабушки. Увидишь, как они будут нас баловать. Спи, братишка.

Закрыв глаза, я представила Амину, которая, должно быть, уже отыскала моего мишку в глубине шкафа. Уве24 ренная, что Лапуле больше ничего не угрожает, я спокойно заснула.

Утром нас разбудил резкий голос матери.

— Быстрее вставайте! У нас всего два часа, чтобы позавтракать и собраться. Самия, помоги Малеку одеться.

И бегом в ресторан.

Мать помогала Камелю, я — младшему меня на год Малеку.

— Я тебя люблю, — совершенно серьезно заявил Малек. — Мне не нравится, когда мать начинает сердиться на тебя. Когда я вырасту, буду тебя защищать, и никто не сможет тебя ударить.

— Спасибо, Малек. А теперь поторопись, а то матушка рассердится.

Громко смеясь, мы побежали по корабельному коридору искать остальных, а потом каждый занял свое место за столом.

И вот настало время ступить на землю наших предков.

— Проезжайте! Проезжайте! — кричал капитан.

Наш большой сверкающий автомобиль съехал на алжирский берег. Мы разглядывали людей нашей новой страны, которые сильно отличались от знакомых прежде французов. Чумазые дети играли на набережной, рядом стояли одетые в джелабы [1] Джелаба — накидка или плащ до земли с длинными рукавами и капюшоном, который в мусульманских странах носят как мужчины, так и женщины. (Примеч. авт.) взрослые. Мой брат спросил, почему здешние мужчины носят длинные платья. Мать улыбнулась.

— Это не платья. Люди вынуждены так одеваться, чтобы им не было жарко.

Увидев женщину, с головы до ног завернутую в белое покрывало, так что были видны только глаза, я вздрогнула.

— Это что, привидение? — испуганно спросила я.

— Вот балда! Так одевается каждая благочестивая мусульманка. Через несколько лет так будешь одеваться и ты.

Мать оглянулась на отца, словно спрашивая его одобрения, и тот строго посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Помню, что именно в тот момент я дала себе слово никогда так не одеваться, благочестиво это или нет.