Уильям Таубман - Хрущев

Были у Хрущева и хорошие новости. Благополучное разрешение Суэцкого кризиса (подробнее мы расскажем о нем в следующей главе) он рассматривал как триумф своей внешней политики. С целинных полей собрали рекордный урожай 13. С другой стороны, новый, шестой пятилетний план, принятый на XX съезде, оказался настолько нереалистичен, что его пришлось пересматривать — в декабре 1956 года, на пленуме ЦК, где имя Хрущева почти не упоминалось, а его протеже Шепилов был выведен из Секретариата ЦК 14. Неудивительно, что Хрущев немедленно отправился в долгую поездку по сельскохозяйственным регионам, награждая медалями местных руководителей («Такой массовой раздачи орденов и медалей здесь, кажется, еще не бывало», — записал у себя в дневнике Мичунович 14 января 1957 года) и напоминая им, что они всем обязаны ему, а не Молотову и не Маленкову. В этот момент он вел себя как американский политик, ведущий избирательную кампанию — и, пожалуй, с 1956 года сходство и вправду было налицо 15.

Все эти поездки Хрущева знаменовали собой своего рода контрнаступление, этапы которого проявились в радикальной индустриальной реформе, обещании «догнать и перегнать Америку» и первом конфликте Хрущева с творческой интеллигенцией. Стремясь продемонстрировать свою способность динамично и решительно руководить, Хрущев серьезно подорвал свои позиции на нескольких фронтах.

В феврале Хрущев предложил упразднить большую часть экономических министерств и заменить их региональными экономическими советами 16. В этом был некоторый резон: в самом деле, сложно управлять из Москвы огромным хозяйством, расположенным в одиннадцати часовых поясах. Кроме того, у децентрализованной системы управления был шанс пережить ядерную войну. Реформа Хрущева имела и политический смысл: местные партийные руководители, которые получали возможность управлять этими советами, были в основном его сторонниками, а министры и плановики, опасавшиеся изгнания в провинцию (в СССР — наказание похуже смерти), естественным образом оказались на стороне его критиков.

У хрущевской системы были защитники; некоторые одобряют ее и сейчас 17. Однако, хотя центральным министерствам в самом деле не хватало знания местности и внимания к местным нуждам, при новой системе должно было пышным цветом расцвести местничество и невнимание к глобальным интересам страны. Если бы реформа была чисто экономической и проводилась постепенно, можно было надеяться на успех; но Хрущев рассматривал ее как политическую акцию и слышать не хотел об отсрочках. Правда, перед принятием нового закона (10 мая 1957 года) он разрешил ограниченную «общенациональную дискуссию» в прессе. Однако само преобразование — создание ста пяти экономических советов, по числу регионов — совершилось буквально за несколько дней.

Молотов и Каганович возражали против этого плана — и не они одни. Молотов настаивал, что преобразование «не подготовлено». «Хрущев испортил неплохую идею, — писал позже Каганович. — При правильной организации она могла бы принести пользу, если бы не стремление Хрущева открывать свою „эврику“ в мировом масштабе» 18. Когда Фрол Козлов представил план преобразования ленинградским партактивистам, те засыпали его вопросами: что будет с работниками расформированных министерств? Что станет с жильем и коммунальными службами, принадлежащими министерствам? 19Управленцы и экономисты критиковали отдельные разделы нового закона (но, боже упаси, не всю реформу в целом). Скоро критики Хрущева начали использовать против него его любимые риторические приемы — анекдоты, пословицы и поговорки: Мичунович записал, что новую реформу сравнивают с «тришкиным кафтаном» 20. После провала антихрущевского заговора член Президиума Фурцева назвала критику экономического регионализма «вражескими выступлениями». Правда, она не уточнила, что сама была растеряна, когда началась, по выражению Шепилова, «эпопея» с региональными советами. «Я экономист, — рассказывал Шепилов, — и мне было ясно, что децентрализация необходима. Но здесь надо было все тщательно продумать». Шепилов вспоминал, как Фурцева восклицала: «Что же делать? В эти советы назначают людей, о которых мы даже никогда не слышали. Все сгоряча, все не продумано!» 21

22 мая в Ленинграде Хрущев заявил, что в ближайшие годы СССР догонит и перегонит США по производству мяса, масла и молока на душу населения. Мысль о том, что социалистическое хозяйство способно за несколько десятков лет добиться того, на что капиталистическим странам потребовалось несколько столетий, была одним из догматов большевистской веры. И в самом деле: коллективизацию и индустриализацию удалось провести почти мгновенно — неужели же с каким-то там мясом-молоком будут проблемы? Однако скоро выяснилось, что конкретные задачи порой оказываются намного сложнее глобальных.

Хрущева вдохновляли недавние успехи сельского хозяйства: с 1953 года прирост производства мяса составил 162 %, молока — 105 %, зерновых — 189 %. (Он почему-то полагал, что этот рост будет продолжаться. Но даже если так — США ведь тоже не стояли на месте.) После сорокадневной поездки по американскому Среднему Западу министр сельского хозяйства Владимир Мацкевич подтвердил то, в чем Хрущев и так не сомневался: сельскохозяйственным изобилием Америка обязана не капиталистическому строю, а большим фермам, трудолюбию и изобретательности фермеров, а также широкому распространению кукурузы.

Поначалу Хрущев говорил о «нескольких годах» или «ближайших годах», не называя конкретные сроки. Чтобы догнать Америку, сказал он, необходимо увеличить поступление мяса на 1956 год в 3,2 раза… и вдруг, не в силах сдержаться, добавил: «Уже к 1960 году мы догоним Соединенные Штаты по мясу на душу населения!»

Подобные прогнозы не делаются без предварительного утверждения Президиума, но Хрущев говорил на свой страх и риск. От предупреждений экономистов он благодушно отмахивался: «Я попросил экономистов выяснить, сможем ли мы догнать США по производству продуктов питания, которые я упомянул. Скажу вам по секрету: они мне принесли бумагу — вот такую, с подписями, даже с печатью. И там было сказано: если мы увеличим производство мяса в 3,5 раза, то догоним США к 1975 году! [Смех в зале.] Извините меня, товарищи экономисты, если я задел больное место».

Экономисты, продолжал Хрущев, «с точки зрения арифметики» были правы; однако они не учли, на что способен советский народ. «Иногда человек способен сделать нечто такое, что, казалось бы, превыше его сил. Что ж, пусть наши оппоненты посмотрят, на что способен рабочий класс». А скептики пусть посмотрят на Калиновку. Если его родная деревня смогла так чудесно преобразиться за годы социализма — «кто сказал, что мы не сможем выполнить задачу, которую перед собой поставим?» 22.