Уильям Таубман - Хрущев

Подобные обвинения он высказывал и в 1956 и в 1957 годах, однако впервые вынес их на публику. Он намекнул даже, что именно Сталин организовал убийство Кирова в 1934-м, и предложил возвести в центре Москвы памятник жертвам сталинского террора. В предпоследний день работы съезд принял (единогласно, разумеется) резолюцию о «недопустимости дальнейшего нахождения в Мавзолее саркофага с телом И. В. Сталина»; резолюция была принята после того, как одна старая большевичка, вступившая в партию в 1902 году, заявила: «Вчера я советовалась с Ильичом, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии» 25.

В ту же ночь тело Сталина вынесли из Мавзолея. Под покровом тьмы, за оцеплением, призванным оградить Красную площадь от любопытных взоров, гроб с телом сняли с мраморного постамента и зарыли позади здания. «Несли даже не горизонтально, — вспоминал Шелепин, — а под углом 45 градусов. Мне казалось, он вот-вот откроет глаза и спросит: „Вы что же это, сволочи, со мной делаете?“» Вместо земли власти приказали засыпать гроб несколькими слоями цемента 26.

Помимо светлого коммунистического будущего и ужасов сталинизма еще одной темой съезда стало предложенное Хрущевым ограничение срока руководства для коммунистических лидеров. Он хотел ограничить коммунистов двумя-тремя сроками — разумеется, сделав исключение для тех, кто, как он сам, «благодаря своему общепризнанному авторитету и выдающимся политическим, организаторским и другим качествам» может служить народу «в течение более долгого периода» 27. Однако по-прежнему непонятно, почему Хрущев позволил антисталинизму доминировать на съезде, почти перекрывая остальные темы. По мнению Сергея Хрущева, отец «не мог сдержаться», а взрывы его гнева побуждали других ораторов поспешно следовать его примеру. Другие утверждают, что Хрущев сознательно заставлял своих коллег присоединяться к антисталинистскому хору 28. Оба объяснения вполне возможны; не исключено, что мы имеем дело со столь свойственной Хрущеву комбинацией показной самоуверенности и скрытой неуверенности в своей правоте.

После всех неудач во внутренней и внешней политике у Хрущева было немало причин беспокоиться о том, как примет его съезд. Еще до его начала Молотов направил в ЦК очередное «Я обвиняю» — письмо, в котором нападал на новую программу как на «дискредитирующую коммунистов». Содержались ли в письме слова (высказанные позже в разговорах с друзьями), что Хрущев «понесся, как саврас без узды» и «продиктовал программу левой ногой», — мы не знаем 29.

Письмо Молотова спровоцировало Хрущева на выступление против «антипартийной группы»; вскоре после съезда все ее члены были исключены из партии. В том, что традиционно послушный съезд поддержит Хрущева, можно было не сомневаться — но откуда такой энтузиазм? Так или иначе, окончательное низвержение Сталина вместе с принятием новой программы укрепило положение Хрущева: теперь власть его была намного сильнее и авторитарнее, чем в 1956-м или даже в 1957 году.

В речах и замечаниях Хрущева чувствовались и удовольствие от поддержки аудитории, и горечь оттого, что полностью избавиться от неуверенности в себе ему так и не удалось. Оба чувства ярко проявились в тот момент, когда новый ЦК, избранный съездом, начал выбирать свой Президиум. В огромном зале, где только что сидели несколько тысяч делегатов и гостей, остались лишь несколько сот членов ЦК. Начать заседание должен был руководитель КПСС Хрущев: однако он долго хранил молчание, словно желая показать, что без него не начнут. «Вам слово, Никита Сергеевич!» — окликнул его кто-то из зала. Хрущев с притворным удивлением поинтересовался, не хочет ли выступить кто-нибудь еще. Поднявшись наконец на трибуну, он долго рылся в карманах, извлек клочок бумажки и пошутил: «Если бы я потерял эту бумажку, пришлось бы нам обходиться без Президиума». Эта фраза ясно показывала, что список кандидатов он составил сам. Но на случай, если кто-то не понял, Хрущев добавил: «Я тут посидел с карандашом…» С этими словами он принялся зачитывать список кандидатов — а члены ЦК с волнением ждали, прозвучат ли их фамилии. Когда он не назвал собственной фамилии, раздался хор голосов: «А как же Хрущев?.. Мы выдвигаем Хрущева» 30.

XXII съезд стал отправной точкой и в другом смысле. Не стесненный больше ни Сталиным, ни Молотовым или другими соперниками, сосредоточив в своих руках верховную и единоличную власть, Хрущев вновь обратился к проблемам, давно не дававшим ему покоя 31. И одной из них, разумеется, стало сельское хозяйство. Несмотря на благоприятное лето, урожай 1961 года стал большим разочарованием: общий объем сельскохозяйственных продуктов на рынке возрос всего на 0,7 %, мяса получили меньше, чем в 1959 и 1960 годах, а урожай зерновых на целине оказался самым низким за последние пять лет. Какой убийственный контраст с программой партии, обещавшей «цветущее, высокоразвитое, высокопродуктивное сельское хозяйство» и «изобилие высококачественных продуктов питания для народа и сырья для промышленности»! 32

У неудач в сельском хозяйстве было много причин: одна из них — завышенные требования, на фоне которых даже успехи казались провалами. Однако предложение постоянно отставало от спроса, и простые люди страдали из-за дефицита продуктов. 30–31 декабря в Чите было обнаружено несколько плакатов с текстами: «Внутренняя политика Хрущева — гнилье!», «Долой диктатуру Хрущева!» и «Болтун Хрущев, где твое изобилие?» 33.

Реакция Хрущева на этот кризис несколько отличалась от предыдущих и последующих. В 1953 году он не сомневался, что предложенные им реформы положат конец дефициту. В 1963-м — в сущности, отчаялся найти выход. Зимой же 1961/62 года он был раздосадован и сердит, однако все еще полагал, что решение проблемы ему известно, — осталось лишь применить его на деле.

Как обычно, инстинкт позвал его в дорогу. Через две недели после съезда он уже встречался с узбекскими хлопкоробами. Оттуда направился на целину и в Сибирь, а в середине декабря вернулся в Москву. Неделю спустя был уже в Минске, а в середине января — в Киеве. В марте состоялся пленум ЦК, посвященный сельскохозяйственным вопросам. Во время этих поездок Хрущев по-прежнему настаивал на неких панацеях, долженствующих, по его мнению, преобразить сельское хозяйство страны, — однако нетрудно было заметить в нем раздражение и растерянность.

Вот как встретил Хрущев просьбу своих ташкентских слушателей вкладывать в производство хлопка больше средств: «Что же мы должны сейчас — выворачивать карманы, чтобы деньги считать? Я могу вам вывернуть свои карманы и показать, что они пусты… У меня ничего нет и я ничего вам не привез, кроме добрых пожеланий» 34. Партийному лидеру Казахстана, заметившему, что в 1961 году республика «сократила» свой вклад в освоение целины, Хрущев сердито заметил: «Это еще мягко сказано. Вы не сократили производство зерновых — вы его прекратили!» 35В Новосибирске осуждающе отозвался о принятой практике, по которой около четверти пахотных земель находились под паром или зарастали травой — это практиковалось в тридцатых годах для ликвидации последствий внесения в почву сильнодействующих удобрений и гербицидов. Возможно, простаивало и вправду слишком много земли; однако Хрущев потребовал немедленно распахать всю оставленную землю и засеять ее кукурузой и другими культурами, требующими интенсивного ухода, — решение, губительное с агрономической точки зрения 36.