Уильям Таубман - Хрущев

Налоги в самом деле были непомерными, но ответственность за их завышенные цифры лежала прежде всего на самом Хрущеве 78. Как и в случаях с Киевом и Харьковом во время войны, он дал Сталину повод для необоснованных надежд — и слишком поздно, сообразив, что делает, попытался спасти ситуацию. По словам домоправительницы Сталина, «некоторые партийные руководители, которые потом поднялись очень высоко, приезжали к нему с юга (летом 1946 года. — У. Т. ) и докладывали о состоянии сельского хозяйства на Украине. Привозили с собой такие огромные дыни, что в руках не удержишь. И овощи, и фрукты, и пшеницу — все, чтобы показать, как богата Украина. А тем временем шофер одного из руководителей — Никиты Хрущева — рассказывал обслуге, что на Украине голод, что в деревнях нечего есть, что крестьянки пашут на коровах» 79.

Тем тяжелее вина Хрущева, что из писем крестьян он прекрасно знал, как обстоит дело в действительности. «Вот, товарищ Хрущев, — писал ему председатель одного из колхозов, — выполнили мы свой план хлебозаготовок полностью, сдали все, и теперь у нас ничего не осталось. Мы уверены, что держава и партия нас не забудут, что они придут к нам на помощь». «Автор письма, следовательно, считал, — замечает Хрущев, — что от меня зависит судьба крестьян. Ведь я был тогда председателем Совета народных комиссаров Украины и первым секретарем ЦК КП(б)У, и он полагал, что раз я возглавляю украинскую державу, то не забуду и крестьян». Однако, как бы Хрущев ни хотел помочь, «когда хлеб сдается на государственный приемный пункт, я не властен распоряжаться им, а сам вынужден умолять оставить нам какое-то количество зерна, в котором мы нуждались» 80.

Даже при этом горестном воспоминании Хрущев не забывает полностью повторить все свои титулы. Хотя временами он и вправду защищал народ от собственного правительства. Приехав в свою бывшую «вотчину», Петрово-Марьино, он с изумлением и ужасом узнал, что государство отобрало у местных колхозов все зерно, а теперь требует еще и посевной материал. «Мы ж не цыгане какие! — по словам местного партсекретаря, воскликнул Хрущев, когда об этом услышал. — Нам же надо сеять!» 81

«Пошел голод. Стали поступать сигналы, что люди умирают, — писал он позже. — Кое-где началось людоедство. Мне доложили, например, что нашли человеческие голову и ступни под мостом у Василькова (городка под Киевом). То есть труп пошел в пищу».

Алексей Кириченко, первый секретарь Одесского горкома, проверявший условия жизни и быта крестьян, описывал Хрущеву следующую сцену: «Видел, как женщина на столе разрезала труп своего ребенка, не то мальчика, не то девочки, и приговаривала: „Вот уже Манечку съели, а теперь Ванечку засолим. Этого хватит на какое-то время“. Эта женщина помешалась от голода и зарезала своих детей». «Рассказывая эту историю, — добавляет Хрущев, — я вновь переношусь мыслями в то время. Прямо вижу эту ужасную сцену. Но что я мог сделать?»

Зрелище новых и «ненужных» страданий народа (к «необходимым» страданиям он давно притерпелся) заставило Хрущева решиться на рискованный шаг. Если верить его мемуарам, в конце концов он открыл Сталину неприукрашенную правду: «В прошлом мне иногда удавалось прорываться через бюрократические рогатки… Иногда, если мне удавалось хорошо подобрать факты и связать их стройным логическим изложением, факты говорили сами за себя и Сталин становился на мою сторону» 82. Но в этот раз было иначе. Рассказав Сталину по телефону о голоде, «повесил телефонную трубку, думал — все. Сталин ничего мне не сказал, я слышал только его тяжелое дыхание». В другой раз Сталин жестоко распек своего подчиненного: «„Мягкотелость! Вас обманывают, нарочно докладывают о таком, чтобы разжалобить и заставить израсходовать резервы“. Он считал, будто я поддаюсь местному украинскому влиянию, что на меня оказывают такое давление и я стал чуть ли не националистом, не заслуживающим доверия» 83.

Архивные документы подтверждают рассказ Хрущева. В письме Сталину от 15 октября 1946 года он просит снизить цифры поставок зерновых. Около 1 декабря пишет, что «ситуация крайне напряженная», а 17 декабря просто умоляет о помощи 84. Однако в то же время Хрущев затеял интригу, снижавшую риск. Он предложил ввести распределение по карточкам, которое обеспечит крестьянам необходимый минимум питания, — но заговорил об этом не со Сталиным. «Маленков и Берия могли тогда решать вопросы от имени Сталина, — пишет он, — многие документы, которых он и в глаза не видел, выходили за его подписью». Предложение Хрущева он тоже, скорее всего, читать не стал бы — однако «они послали наш документ к Сталину прямо в Сочи».

Неизвестно, стараниями ли Маленкова и Берии или без их участия, но смелость Хрущева навлекла на него неприятности. «Сталин прислал мне грубейшую, оскорбительную телеграмму, где говорилось, что я сомнительный человек, пишу записки, в которых доказываю, что Украина не может выполнить госзаготовок, и прошу огромное количество карточек для прокормления людей. Эта телеграмма на меня подействовала убийственно. Я понимал трагедию, которая нависала не только лично над моей персоной, но и над украинским народом, над республикой: голод стал неизбежным и вскоре начался».

И Хрущев снова бросился в Москву. «Я был ко всему готов, — вспоминает он, — даже к тому, чтобы попасть в графу врагов народа. Тогда это делалось за один миг — только глазом успел моргнуть, как уже растворилась дверь и ты очутился на Лубянке» 85. Идею карточек Сталин отверг, однако, смягчившись, предложил Украине некоторую помощь — продукты, семена и деньги для организации бесплатных столовых 86. Недовольство диктатора своими помощниками по сельскому хозяйству заставило его собрать в феврале 1947 года пленум ЦК — мероприятие, при Сталине проходившее нечасто.

«Кому сделать доклад? — спрашивал, по воспоминаниям Хрущева, Сталин. — Маленкову? Он занимается этим делом. Какой же он сделает доклад, если даже терминов сельского хозяйства не знает?» 87Следующим кандидатом стал Хрущев; однако он, по его собственным словам, испугался такого поручения. «Я мог бы сделать доклад об Украине, которую знаю, — говорил он Сталину. — Но я же не знаю Российской Федерации. О Сибири вообще понятия не имею, никогда там не был и не занимался этим делом… А Средняя Азия? Да я никогда не видел, как хлопок растет».

Сталин настаивал — но на этот раз проявил упорство и Хрущев: «Нет, товарищ Сталин, очень прошу вас, освободите меня. Я не хочу ни подводить ЦК, ни ставить себя в глупое положение, взявшись делать доклад на тему, которой я, собственно, не знаю».

Хрущев пользовался давно отработанным приемом — из «скромности» принижал себя и свои способности. Пусть он никогда не был в Средней Азии; трудно сомневаться, что при составлении доклада у него нашлись бы помощники, которые там бывали. Дело в другом: приглашение сделать доклад было ловушкой. В докладе о сельском хозяйстве Хрущев должен был либо открыто (и с понятными последствиями) заговорить о своих разногласиях со Сталиным, либо похоронить их раз и навсегда.