Владимир Глейзер - Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Почему на этом прилавке не было мозгов политехников, я понял только тогда, когда начал с ними работать.

Мой старший товарищ по пьянкам и гулянкам, сам профессор и сын профессора Алик Кац (не путать с другими носителями этой самой распространенной после Иванова-Петрова-Сидорова фамилии в г. Саратове) по итогам добытой мною в боях ученой степени пригласил молодого кандидата наук доцентом на свою кафедру в Политехнический институт.

Предложение было заманчивым по двум причинам: значительное повышение в зарплате — раз и еще более значительное ее повышение на сказочных условиях — два. Кац чужими, то бишь государственными деньгами платит мне столько и еще полстолька за научную работу, в которой я не буду принимать никакого участия!

Принципиальный отказ от университетского правила работать головой на оборону за гроши вовсе не был проявлением моего пацифизма или тайного служения мировой закулисе, а следовал из полного и окончательного разочарования в надобности этого занятия.

В последнем я убедился на примере тягомотной попытки по молодости и горячности использовать на практике результаты своих исследований. Которые, по самым скромным подсчетам, экономили родине миллионы, но не давали ни рубля заинтересованным не в этом чиновникам оборонных министерств. Вот почему на самом деле я и согласился уйти из университета.

После достижения принципиальной договоренности с работодателем я высказал сомнение в самой возможности моего прохождения в должность: как ректор Политеха, небезосновательно подозреваемый в жидоморстве, согласится еще на одного еврея на кафедре Альберта Каца?

Не по дипломам наивный баловень судьбы, которого взяли из секретного оборонного НИИ в Политех только из-за катастрофической нехватки в этой богадельне докторов наук, и не по какой другой причине, в горячке заорал:

— Спорим на бутылку, что нашему ректору нужны кадры, а не чистота расы, сионист пархатый! Пиши заявление, заполни листок учета кадров, и я лично к нему пойду!

Так и сделали. После визита Кац явился ко мне взъерошенный, как мокрая кошка, — ему отказали по прочтении учетного листка. Однако несостоявшийся антирасист за так сдаваться не хотел:

— Понимаешь, в чем дело? Я же беру тебя доцентом по кафедре высшей математики, а твое базовое образование — физика! А ты все свое — еврей, еврей! Прошли эти времена!

Тут взорвался уже я:

— Спорим пять к одному, что я еврей, а ты — осел! Ну, ладно-ладно, не осел, а карась-интернационалист. Доказываю. Я срочно переписываю учетный листок, оставляя все как было, меняя только «еврей» на «русский». Ты же через неделю идешь к своему русопяту, как будто вышел на новенького!

И снова Кац явился с визита как мокрая кошка:

— Ты выиграл пари. Этот славянофил посмотрел на анкету и сказал: «Вот это другое дело — нам, в политехническом, не нужны задроченные математики, эту науку в силу нашей специфики должен читать именно неяйцеголовый ученый-патриот!» Но как ты изменишь пятую графу в куче документов, если он бьет не по роже, а по паспорту?

— Это не твоя забота, — гордо сказал я. И я знал, что говорю!

Через три дня мой родственник, художник-халтурщик Самара, используя только ему известные ядохимикаты и колонковую кисточку с двумя волосками, сделал из меня документально чистого русского парня, и я был принят в политехнический!

Так с меня была смыта врожденная соломонова печать иудаизма, и я почти два десятилетия работал в арийском тылу, читая с эстрады вопиющий в пустыне наук курс политехнической высшей математики.

Отличие этой математики от математики вообще заключается в том, что в политехнических вузах фундаментальных наук не изучают, а до мозолей на заднице зубрят справочники, созданные всем предыдущим человечеством. Местная поговорка «Сдал сопромат — женись!» абсолютно жизненна: сопромат — это самый толстый справочник в мире после Британской энциклопедии!

С неожиданным изобретением в 1943 году компьютера в пику привычной логарифмической линейке надобность во всех многоумных технических справочниках постепенно, но верно отпала — консоли и шпиндели рассчитываются с той поры простым нажатием кнопки, что, безусловно, должно было привести к естественному отмиранию политехнических атавизмов. Но только не в нашей стране мира, счастья и непроизводительного труда. На радость армады патриотических толкователей справочников.

На кафедре физики и математики работали, естественно, выпускники университетов, хотя осетрина была и не первой свежести. Другие кафедры, а с ними и факультеты, почему-то носили названия из трех букв — ТМС, ПГС, МПС, ГТС и т. д. и т. п. Дешифровать эти аббревиатурные абракадабры не брался тогда и не берусь сейчас. (Между прочим, название популярной телепередачи КВН родом из политехнического института!)

Звоню коллеге по внутреннему телефону, в ответ:

— Заведующий кафедрой Козлов слушает!

— Это кафедра КПК?

— Нет, МХП. А что это за кафедра КПК?

— Кафедра политехнических козлов, как я понял из вашего четкого ответа.

Деканом нашего факультета ТХВ была пожилая красивая тетка, конечно, профессор и доктор каких-то трехбуквенных наук. Она, подобно американцу Гудийру, который тридцать лет подмешивал в каучук всякую пакость, пока случайно не насыпал в него серу и не стал знаменитым изобретателем вулканизированной резины, что-то подливала в полимеры, каждый раз получая новый (а какой же еще?) материал. Это были постоянные научные достижения, которые публиковались в соответствующем трехбуквенном журнале. Вы не поверите, но у тетки было до ста «научных» публикаций в год! За это тетку уважали и ценили коллеги. Ведь на кафедрах, где навинчивали гайки на болты, такого интеллектуального раздолья не было!

Абитуриенты в богадельню набивались с самых дальних окраин тогда еще необъятной родины. По-русски они не только не писали, но и не говорили. На математике, как раз наоборот, четко читали именно по-русски. Например, «икс» и «игрек» называли «хе» и «у», а над «зет» надолго задумывались.

Засилье некоренных национальностей было на нечистую руку членам приемной комиссии, так как только эти — с трудом поступавшие — могли быть источниками наличных личных поступлений в застойно недоборном вузе. В отместку басурманы регулярно срывали текущие занятия пятиразовым намазом, и перед этим атавизмом и партия, и комсомол были бессильны.

Кац собрал преподавателей и конфиденциально сообщил им о тайном решении парткома и ректората, по которому всем-всем-всем следует заняться активной агитацией местных школьников-десятиклассников подавать заявления в наш замечательный институт. Кто будет увиливать, тот будет строго наказан летней ссылкой в руководители студотрядов.