Владимир Глейзер - Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Вскрытие показало, что в совершенно здоровой печени могучего старца умудрилась расположиться на ПМЖ финна — очень крупная личинка паразита эхинококка, которая несколько лет пила из классика соки вместе с алкоголем в биологическом симбиозе. Когда литератор неожиданно для сожителя бросил пить, бедная безответная финна умерла с горя и начала выделять трупный яд, сведший в могилу хозяина.

Чешский аппарат «Дер кредер шнапс» безотказно прослужил делу нашего самоочищения лет десять с лишним, несмотря на гарантийный срок в один год зарубежной фирмы-изготовителя.

Комната № 56 в НИИМФе СГУ пользовалась дурной славой: в ней безнаказанно пьянствовало ядро оргкомитета. Для справки: НИИМФ — Научно-исследовательский институт механики и физики, СГУ — Саратовский государственный университет. Оргкомитет — общественный орган управления «Диминой школы», раз в две зимы собираемого в санатории на Волге научно-учебного семинара под патронажем бывшего ректора Шевчика и руководством будущего ректора Трубецкова, с подачи которого я бессменно членствовал в оргкомитете в должности связиста с общественным питанием и тамады.

Заведовал комнатой № 56 ученый великан Толя Зборовский, на двух письменных столах вымучивали диссертации будущий профессор Безручко и будущий народный избранник Исаев. Аспирант Четвериков снимал угол с тумбочкой. На хозяйстве находился старейшина НИИМФа старший лаборант и народный умелец Тименков.

Бывал там и я, причем довольно регулярно: дважды в месяц в аванс и получку (касса была в соседней комнате), а также по торжественным дням — в чьи-нибудь именины (именины, а не дни рождения!) и предпраздничные дни. Пунктуальный и благообразный Толя держал святцы и численник, в котором кроме всесоюзных дней международной солидарности и Великой Октябрьской революции красным карандашом были отмечены дни шахтеров, работников лесной промышленности и т. д. Хозяйственный Тименков держал для меня табуретку.

Безнаказанность наших застолий была абсолютной, причем недоброжелатели знали только половину причины вопиющего безобразия: гуляют люди Димы Трубецкова (бери выше — Шевчика)! Я и Толя знали всю: нашим тайным покровителем был сам начальник режима — чекист Кравцов!

Повязаны мы были с органами семейными узами. И вот какими.

Откомандированный из Системы по выслуге лет подполковник попал в систему вузовскую, о которой если что и знал, то понаслышке. Однако профессиональная наблюдательность и природное чадолюбие навели старика на мысль, что его безработной невестке Вале самое время стать студенткой филфака. Школу она закончила давно и так себе, а значит, без бульдозера на престижный факультет ее не пропихнуть. Бутылочной простоты решения вопроса органист в штатском не представлял и обратился к старшему по званию и должности начальнику режима всего университета полковнику Назарюку. Последний имел не только значительный стаж внутривузовской подковерной интриги, но и реальный опыт поступления на физфак своего сына, вступительную контрольную по математике которому писал я. И не только ему.

Дело в том, что единственной в моей жизни профессией, нужной людям, была ежегодная сезонная работа решалыциком конкурсных задач. Я щелкал их как семечки еще со школы и добился удивительных результатов за годы вынужденного безделья в СГУ.

Организатор мероприятия всеобщий любимец Вова Степухович тайно приносил, а потом заносил через общий сортир нашей с ним лаборатории и опечатанного зала абитуриентов мое стопроцентное решение вступительного конкурса для всех желающих. Причем делал это бескорыстно, чем многих удивлял и радовал.

Так вот, более главный чекист сдал меня менее главному, и тот через Толю обратился ко мне за подмогой. Дело это в те годы было плевое, пузыревое — сказал собутыльникам, они сделали. От неожиданной простоты решения крупной семейной проблемы чекист Кравцов расслабился до должностного преступления.

Он вызвал нас с Толей по отдельности. Что он наговорил дружку, не знаю: Толя — мужик железный. А вот что мне, поведаю. Как написал генерал Лесли Гровс об американском атомном проекте: «Теперь об этом можно рассказать». Я, правда, и тогда рассказывал, но мне мало кто верил.

Проводит в служебный кабинет. Дверь изнутри запирает. Открывает сейф в первый раз, достает бутылку коньяка. С подоконника — закуску легкую.

— Спасибо, — говорит.

Выпиваем.

Открывает сейф во второй раз, достает бутылку коньяка, разъясняет, за что спасибо. Выпиваем. О жизни поговорили, допиваем.

Открывает сейф в третий раз! Достает спирт и какие-то бумажки. Выпиваем под рассол. Переходим к преступлению.

— Володь, а ты знаешь, что в НИИМФе стучат?

— Догадываюсь.

— А сколько их?

— Не догадываюсь.

— Много, Володя, много! И на тебя стучат.

— Да хрен бы с ними! Я безобидный, только языком молочу.

— Вот об этом и стучат. Смотри, я вот тут подпись пальцем прикрою, не могу по службе псевдонимов разглашать. Но ты и так поймешь!

Показал три бумажки. Все начинаются присказкой: «Источник сообщает». Дальше — полная херня, но с датами и описанием места встречи, где я трем источникам три составные части про лично Леонида Ильича рассказывал. Точно излагают, культурные люди, с передачей художественных особенностей. Ну, одного-то я просто по почерку узнаю. Двух других — по обстоятельствам места и времени. Чуток охуеваю: зачем?

— А затем, — говорит предатель ВЧК, — что на этом у нас вся Система держится. Но ты не дергайся, дальше меня не уйдет! Гуляйте с Толей, развлекайтесь в народной традиции, я и подслушку от пятьдесят шестой отключил. Давай на посошок и на брудершафт одновременно. Спасибо вам сердечное от всей семьи! Мысленно с вами, ваш Кравцов.

Вот такой зонтик держал над нами сентиментальный гэбэшник.

Защитились Толины сотрудники, зазнались, забурели. Больше, говорят, мы водку не пьем, переходим для сохранения разума на сухое. Да и дешевле оно для семейного человека. Правильно говорят, изменники, но обидно. Что ж мы, я да Толя и старик Тименков, как уличные, — на троих с Четвериковым соображать, что ли, будем? Нет, стыдятся исправленцы, мы с вами, вот и вино принесли.

— Я «Абрау-Дюрсо» буду пить! — говорит Исаев и выставляет чуть ли не литровую бутылку.

— А я — «Молдавское», — вторит Безручко и выставляет тоже ноль семьдесят пять.

И уходят по делам до вечера. Ну, и слава Богу! Есть время для физиологического эксперимента! Достает народный умелец Тименков шприц огроменный, мы с Толей одобрительно киваем, юный Четвериков в ладоши хлопает. Старейшина, не повреждая пробок, отсасывает из обеих бутылей по трети, брезгливо в раковину выдавливает. Набирает в шприц из опечатанного загашника гидролизный спирт «галоша» и купажирует им дары Бессарабии и Кубани. К барьеру, дезертиры!