Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

Александра не раз призывала его проявлять терпение. А он только смотрел на нее влюбленными глазами, и, казалось, охватившее его отчаяние улетучивалось.

Александра знала, чувствовала своим чутьем, которого не объяснить, что их долгому пути на Голгофу подходит конец. Она не выражала никакого страха. Она выполняла сотни мелких дел для мужа и детей, подстригала ножницами отросшие волосы Николая, меняла компрессы на распухших ногах маленького Алексея.

Вдруг ежедневные прогулки в саду были отменены. Один из охранников, не такой грубиян, как все остальные, сообщил царю, что областной Совет ожидает нападения со стороны анархистов.

Пленникам не сообщали о том, что белая русская армия под командованием адмирала Колчака начала наступление в Сибири, и красным батальонам приходилось отступать, теряя контроль над некоторыми регионами.

Чувствовали ли государь с государыней хотя бы краткое чувство удовлетворения, что-то вроде возмездия своим врагам перед кровавой расправой над собой? Трудно сказать. Но разве нельзя отнести то удивительное спокойствие, которое они оба проявляли в последние дни своей жизни, к надежде на избавление, к постоянному возвышению их душ из-за благоговейной отрешенности царицы?

Этим летом здоровье цесаревича внушало большие опасения. Он уже не мог ходить самостоятельно. Этот несчастный ребенок, обожаемый своими родителями, сдерживался, не кричал, но доктор Боткин говорил, что он ужасно страдает от невыносимых болей. Отец сам вывозил его на прогулку на кресле-каталке. Императрица с дочерьми строго следила за чистотой белья, и они постоянно что-то шили. По вечерам семья собиралась вместе, и все пели церковные псалмы, религиозные песнопения. В ответ разнузданные солдаты на первом этаже в караулке горланили похабные частушки. Всю ночь напролет охрана ругалась, пьянствовала, отпускала грязные шутки в адрес «Николашки» и его «немки». В начале июля Голощеков застал всю охрану поголовно пьяную. На следующий день был уволен их командир, пропойца и вор, Александр Авдеев, вместе со своими заводскими товарищами. Начальником новой охраны стал Яков Михайлович Юровский, зловещий на вид человек, с налитыми ненавистью глазами, с черной бородой. Прежде он работал часовщиком в Томске, затем фотографом в Екатеринбурге.

Он занял одну из комнат на втором этаже, предназначенную для членов царской семьи. В его распоряжении находился отряд, численностью в двенадцать человек, — все они были латыши и мадьяры. Александра, Николай, их дети, оставшиеся им верными слуги вновь были подвергнуты ограблению, — охранники отобрали у них все ценное, что еще оставалось в их багаже. Теперь всем приходилось думать, где бы найти тайники, чтобы уберечь от жадности охранников последние личные веши, — драгоценности, украшения, золотые монеты.

В воскресенье, 14 июля, утром, когда в дом «особого назначения» пришел местный екатеринбургский священник, отец Сторожев, он увидел Юровского. Тот сидел за столом и пил чай с печеньем. Начальник охраны встал и тоном, не допускающим никаких возражений, сказал:

— Отслужи заупокойную!

Отец Сторожев промолчал.

Не было никакой нужды предупреждать об этом императрицу, — она все сама слышала. Обедню служили в гостиной. Николай привез на кресле-каталке своего сына. На нем была маленькая матроска. На Александре — просторное платье темно-лилового цвета. На ней — ни одного украшения, ожерелья, браслета, на пальцах нет колец. На Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии — белые корсажи над черными юбками. Все они выстроились за креслом брата, ожидал окончания обедни, когда все они смогут приложиться к кресту.

Диакон, снимая свою ризу, сказал священнику.

— Отец, как все это ужасно!

— Что вы имеете в виде?

— Вы видели, какие лица у Николая Александровича, у императрицы. Краше в гроб кладут. Что это с ними? Они даже не повторяли слов песнопений за нами. Может, они чувствуют, что уже мертвы?

…Вечером, 16 июля, около семи часов, Юровский вызвал своего заместителя Медведева и приказал ему отобрать револьверы у часовых.

— Они нам сегодня ночью понадобятся, — объяснил он. — Сегодня ночью мы расстреляем всех. Чтобы никто вокруг не поднимал тревоги… услышав выстрелы. Поздно вечером того же дня вся семья уже крепко спала. Бодрствовала только одна императрица, — она держала в руках маленькую иконку Богоматери, самую ценную для нее теперь реликвию.

В полночь Юровский прошел по комнатам и разбудил всех. Он приказал всем быстро умыться, одеться и спуститься вниз. Он объяснил своим пленникам, что белочехи приближаются к Екатеринбургу, и местный Совет решил всех их отсюда увезти. Юровский подвел всех к лестнице. Николай спустился по ней первым, неся на руках Алексея. Сонный мальчик крепко обнимал шею отца. За ним шли четыре великие княгини. Шествие замыкала Александра. Она с трудом шла, опираясь на руку доктора Боткина.

— Сегодня ночью я буду далеко-далеко, — сказала она ему. — Нет, я не устала, просто мой ангел-хранитель сообщил мне, что я окажусь в очень хорошем месте.

Доктор Боткин едва сдерживал слезы. Он, конечно, предчувствовал, что произойдет самое худшее, но старался развеять свои мрачные мысли. За императрицей следовали верные их слуги, — лакей Трупп, повар Харитонов и горничная императрицы Демидова. Анастасия держала на руках спаниеля Джимми. У всех в руках были подушки для поездки.

Юровский все отлично предусмотрел. Он не будет убивать несчастных своих пленников в их комнатах, чтобы не подымать ненужной тревоги.

По цокольному этажу Юровский привел их в полуподвальную, около двадцати квадратных метров комнату, с тяжелой железной решеткой на единственном окне. Здесь он предложил всем подождать, пока не прибудут автомобили.

Ребенок не мог стоять, царица тоже с трудом покачиваясь, удерживалась на ногах.

Николай попросил стулья для жены и сына. Юровский приказал принести три.

Александра Федоровна взяла себе один, придвинула его к стене и села. На втором царь усадил посередине комнаты своего ребенка, а сам сел на третий; рядом с ним. Дочери передали им подушки. Три великие княгини стояли справа от матери, рядом с ними, прижавшись в углу, стояли Харитонов и Трупп; четвертая великая княгиня — Татьяна с горничной Демидовой стояли слева от императрицы. Все пребывали в напряженном ожидании команды на отъезд.

Не прошло и пяти минут, как в комнату вошли их палачи. За Юровским выстроились его подручные — Ермаков, Вагенов, какой-то неизвестный, настоящая фамилия которого была позже установлена, Никулин, Медведев, Всего — двенадцать человек с револьверами в руках. Все жертвы уже поняли, что им предстоит. Ни звука не сорвалось с их уст. В этой маленькой комнатке, — размером 6x5 метров, никак нельзя было увернуться от пуль, — дула пистолетов убийц находились придвинутыми вплотную к их жертвам.