Сборник Сборник - Никогда не забудем

— Отдохни немного, сынок, и отнеси ему что-нибудь покушать. Возьмешь молока… У меня несколько кусочков сахара есть…

Но отдыхать было некогда: я беспокоился за жизнь командира не меньше, чем мама. Когда стемнело, взял лекарства, узелок с едой и опять отправился в лес.

Ночью Филиппских стало лучше. Он открыл глаза, повернулся ко мне и с интересом спросил:

— Женя, зачем ты здесь сидишь?

— Вы ранены, и я смотрю за вами.

— А как ты попал сюда?

Я рассказал все, что было.

— А мать знает про это?

— Знает. Она сама послала меня, чтоб я отнес вам сахара и молока.

Ему было тяжело говорить, он часто морщился и умолкал. Я понимал это и предложил ему выпить молока. Он согласился. Я снял с печи кружку и подал ему. Он выпил и спросил, дома ли отец. Я сказал, что он арестован и сидит в Бобруйском концлагере. Филиппских тяжело вздохнул и сказал:

— Иди домой и помогай маме.

На следующую ночь я опять пришел н землянку. Командир спал, и я стал ждать. Когда он проснулся, я подошел к нему и сказал:

— Мама прислала вам меду, масла и яиц. Она сказала, чтоб вы пили мед с молоком. Это вам очень полезно.

— Я уже питье приготовил, — отозвался Мальцев, подавая ему стакан с желтоватой жидкостью.

Филиппских выпил, улыбнулся и весело сказал:

— Сразу лучше…

Мне приятно и радостно было слышать эти слова. Я был уверен, что

Филиппских будет жить.

Когда я вернулся домой, застал отца. Смотрел и не верил своим глазам. Худой, заросший бородой, грязный, он выглядел старше своих лет. Он рассказал, как ему жилось в концлагере и как он удрал оттуда. Никто не видал, как вернулся отец, но оставаться дома ему было опасно. В ту же ночь он ушел в партизанский отряд.

Через несколько дней Филиппских переправили на другую сторону реки Свислочь, в лес, под деревню Болочча. Там его уже лечил отец, а я, как всегда, доставлял медикаменты и продукты.

Прошло немного времени, и Филиппских поправился совсем. Однажды он заехал к нам.

— Хватит вам оставаться здесь, — обратился он к маме. — Как узнают немцы, что отец удрал, замучают. — А мне он сказал: — Ну, Женя, искренне благодарю за то, что ты ухаживал за мной. Я всю жизнь буду помнить твой поступок.

И он дал мне на память красивую финку. Это был самый дорогой для меня подарок.

Через день я и мама были в отряде.

За помощь в спасении комбрига меня наградили медалью «За боевые заслуги».

Женя Боешко (1932 г.)

г/п Марьина Горка, Минская область.

Однажды морозным февральским утром 1943 года в воздухе послышался рев самолета и над нашей деревней появился немецкий бомбардировщик. Он с налета обстрелял деревню пулеметным огнем и поджег соседский сеновал.

Налет вражеского бомбардировщика застал меня в хате.

Заслышав шум самолета, я подбежал к окну и увидал, что он разворачивается.

Над деревней и раньше пролетали самолеты, но не так низко и не делали разворотов.

«Неужели будет бомбить?» — подумал я.

Раздался сухой треск пулеметной очереди. Мама растерялась и не знала, что делать. Прижав руки к груди, не двигаясь, стояла на месте.

— Горит сарай Герасима. Спасайте что-нибудь из вещей! — крикнул я.

Мой крик вывел маму из оцепенения. Вместе с сестрой они начали выбрасывать во двор на снег одежду, посуду и другие вещи.

Я отыскал свои сапоги и начал натягивать их на ноги. Обувшись, опять посмотрел в окно. Теперь появилось уже четыре самолета, и вся деревня задрожала от взрывов бомб.

Мы все упали на пол. Во дворе рвались бомбы, звенели пули.

Я думал о том, как выйти из хаты. Нас было пять человек, и выбегать всем вместе было опасно — пулеметы били не смолкая. Я сказал:

— Мама, надо бежать в лес.

— Страшно выходить во двор. Здесь хоть от осколков спасешься, — ответила она.

Я не противился, и мы остались в хате. Лежал и прислушивался. Слышу — приближается фашистский самолет. Вот он пролетел над нами и дал длинную пулеметную очередь. Разрывная пуля попала в окно — на пол посыпались осколки стекла.

Один за одним пролетали бомбардировщики, сея на землю смертоносный град. «Неужели во всей деревне все вот так лежат в хатах и ждут, пока на них не упадет бомба?» — думал я. Мне хотелось бежать в лес, он казался мне сейчас единственным спасением от смерти.

Мысли мои были прерваны оглушительным взрывом, от которого высыпались оставшиеся в окнах стекла. Через окна в хату вполз запах дыма. Мы решили, что загорелась наша хата, выбежали во двор и упали в снег. Лежали недолго. Мама велела мне и восьмилетнему братику Васе бежать в лес. Как только самолеты улетели, я и Вася поднялись и — за калитку.

Выбежав на улицу, я увидел страшную картину, которая осталась в моей памяти на всю жизнь. Я не узнавал своей деревни, где прожил десять лет. Море огня бушевало вокруг. Страшным змеем извивался огонь над хатой дяди Герасима. Густой дым и тысячи искр подымались вверх. Трещала солома. Ревел скот. В сараях, зажженных в начале налета, горели коровы: их не успели выпустить во двор. А в воздухе кружились стервятники, посыпая землю пулями и бомбами. На улице и в огороде чернели круглые пятна воронок.

Мне стало страшно, и, схватив за руку братика, я побежал в сторону леса.

Бежать было очень тяжело. Горячий воздух и дым лезли в рот и глаза. Дышать было трудно. Недалеко от нас рвались бомбы, нас осыпало снегом, то здесь, то там вспыхивали желтые огоньки зажигательных пуль. Мы бежали, падали, зарываясь в снег, потом опять подымались и бежали. На середине улицы мы, наверно, в десятый раз вынуждены были падать. Вблизи послышался резкий свист — взрыв! — и нас засыпало снегом. Выбравшись из-под снега, мы бросились бежать дальше. Теперь мы бежали из последних сил, несмотря на пули, бомбы, глубокий снег. Когда мы добежали до леса и сели отдохнуть, я заметил, что у Васи одна нога босая.

— Где твой валенок? — спросил я.

— Он остался там, где нас засыпало, — ответил Вася.

Нога братика побелела, и я боялся, что она отморожена. Надо было идти искать валенок — другого выхода не было. Я разделся, завернул в свою одежду ногу Васи и перебежками направился в деревню. Пока сбегал туда и назад, меня еще два раза засыпало снегом.

Я растер братику ногу снегом и надел валенок. Потом мы побежали в глубь леса. Здесь мы встретили жителей нашей деревни. Это были женщины и дети. Здесь были уже свои, и мы немного успокоились.

Дети плакали: одни от холода, у других болели отмороженные руки и ноги, третьи хотели есть. Матери успокаивали маленьких, тяжело вздыхая и проклиная немцев.

Стемнело, когда мы с братиком вернулись домой. Мама была дома.

Вместе с нами пришли соседи, хаты которых сгорели от бомбежки. Одежда на всех была мокрая, мы дрожали от холода. Мама сейчас же растопила печь, и все начали греться и сушиться.