Сергей Волков - Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

Постепенно пассажиры примолкли, бабы сжались, притихли, побледнели и даже начали креститься, матросы соскочили около железнодорожного переезда на Корабельную и пропали в темноте, и в вагоне осталось лишь несколько человек.

Вот и вокзальный мост, поворот, и трамвай сталь медленно спускаться. Стоявший около меня человек в солдатской шинели соскочил и бегом направился к вокзалу. Кто‑то крикнул «Стой!», раздалось несколько выстрелов, и бегущий упал…

Я встал на остановке. Вся небольшая вокзальная площадь была сплошь усеяна толпой матросов, которые особенно сгрудились правее входа. Там слышались беспрерывные выстрелы, дикая ругань потрясала воздух, мелькали кулаки, штыки, приклады… Кто‑то кричал: «Пощадите, братцы, голубчики…», кто‑то хрипел, кого‑то били, по сторонам валялись трупы — словом, картина, освещенная вокзальными фонарями, были ужасна.

Минуя эту толпу, я подошел к вокзалу и, поднявшись на лестнице, где сновали матросы, попал в коридор. Здесь бегали и суетились матросы, у которых почему‑то на головах были меховые шапки «нанесенки», придававшие им еще более свирепый вид. Иногда они стреляли в потолок, кричали, ругались и кого‑то искали.

— Товарищи! Не пропускай офицеров, сволочь эта бежать надумала, — орал какой‑то балтийский матрос во всю силу легких.

— Не пропускай офицеров, не про–пу–скай… — пошло по вокзалу. В это время я увидел очередь, стоявшую у кассы, и стал в конец.

Весь хвост был густо оцеплен матросами, стоявшими друг около друга, а около кассы какой‑то матрос с деловым видом просматривал документы. Впереди меня стояло двое, очевидно, судя по пальто, хотя и без погон и пуговиц, — морские офицеры.

Вдруг среди беспрерывных выстрелов и ругани раздался дикий, какой‑то заячий крик, и человек в черном громадным прыжком очутился в коридоре и упал около нас. За ним неслось несколько матросов — миг, и штыки воткнулись в спину лежащего, послышался хруст и какое‑то звериное рычание матросов… Стало страшно…

Наконец я уже стал близко от кассы. Суровый матрос вертел в руках документы стоявшего через одного впереди меня.

— Берите его, — проговорил он, обращаясь к матросам.

— Ишь ты, втикать думал…

— Берите и этого, — указал он на стоявшего впереди меня. Человек десять матросов окружили их… На мгновение я увидел бледные, помертвелые лица, еще момент, и в коридоре или на лестнице затрещали выстрелы…

На что надеялся я — сказать трудно. В этот момент, протягивая свои документы матросу, я уже видел себя убитым, ясно почувствовал смерть и мысленно простился с семьею… Масса мыслей промелькнула в голове, ноги похолодели, и ярко запечатлевалась в мозгу каждая мелочь…

— Бери билет, чего стоишь. Да бери, что ли! — услышал я грубый оклик под ухом.

Я взглянул на матроса: полное равнодушие было написано на его лице, выражавшем только скуку и утомление.

— Эй! Документы‑то возьми, — сказал он, когда я сделал шаг к кассе, и сунул мне в руку удостоверение, где были указаны чин, должность и фамилия.

Я, почти ничего не сознавая, назвал Керчь, получил билет, вышел в коридор, где бесновались матросы, кто‑то отворил тяжелую дверь, и я оказался на перроне. Два громадных матроса, вооруженные «до зубов», с винтовками наперевес бросились ко мне, но вид билета в руках их успокоил и, вспомнив мать, кровь, душу и пр., они отошли.

На платформе почти никого не было. Я подошел к ближайшему вагону и с трудом пробрался в коридор. Вагон был набит битком, и как ни странно, но почти вся публика состояла из матросов, солдат и простонародья. Двигаясь сквозь толпу, я как‑то пробрался к окну, кто‑то подвинулся, и я сел, все еще мало сознавая, что — спасен, что сейчас уеду и кровь, смерть и все ужасы останутся позади.

Паровоз свистнул, и поезд медленно двинулся. Кругом говорили только о резне. И в этой массе матросов, солдат и рабочих не было ни одного, кто бы не осудил зверство, кто бы не сказал, что такое убийство безбожно и недопустимо. Тогда легче стало на душе.

— Все подлецы — балтийцы, — говорил один старый матрос, — мы — черноморцы — на такое бы дело не пошли.

— А вы чего же глядели, — ответил бойкий рабочий, — что вас, мало, что ли? Эдакий позор на флот, на революцию набросили, тоже «сознательные»… — проговорил он с иронией.

— Видите, товарищ, — вмешался третий матрос, — тут ошибочка вышла: балтийцы просили арестовать только тех, кто в Морском суде когда находился, особенно в 1905–м и 1912 годах, и там нашего брата под расстрел да в каторгу затеняли… Ну а как пошли, то вон что вышло… Наших‑то самая малость.

— А попробуй вмешаться — убьют, — заметил первый матрос, — народ отпетый, уж лучше как мы — в Симферополь на день проехать, чтобы и не видеть этого…

Постепенно я приходил в себя и даже вступил в разговор, а поезд, приятно для моего уха постукивая колесами, уносился все дальше и дальше. Проехали Инкерман, где подсело много матросов, Мекензиевы горы, Бельбек. Вот и Бахчисарай — другое царство, где порядок еще держит Крымский конный полк, блистая погонами, Георгиевскими крестами и оружием. Тут уже стало совсем спокойно — видимо, доеду.

Проехали Симферополь и Джанкой, и ранним утром следующего дня я стучался домой.

Мое спасение не оказалось случайным: в эту ночь решено было убивать только морских офицеров, и то преимущественно тех, кто бывал членом Морского суда. Сухопутных офицеров было убито восемь — по ошибке. Однако в феврале 1918 года матросы исправили свою ошибку, убив в Севастополе свыше 800 офицеров.

Севастопольский Совет рабочих депутатов умышленно бездействовал. Туда бежали люди, бежали известные революционеры, молили, просили, требовали помощи, прекращения убийств, одним словом, Совета, но Совет безмолвствовал; им теперь фактически руководила некая Островская, вдохновительница убийств, да чувствовалась паника перед матросской вольницей.

И лишь на другой день, когда замученные офицеры были на дне Южной бухты, Совет выразил «порицание» убийцам…

Всего погибло 128 отличных офицеров.

* * *

После Севастопольских событий большевизм еще не сразу проявился в Керчи и в Симферополе. Хотя Временного правительства уже не существовало, но города по–прежнему еще управлялись городскими думами, к которым постепенно перешла вся власть, так как представителей центрального правительства в Крыму не было.

Севастопольская резня потрясла жителей Крыма и симпатий к большевикам не подогрела, а наоборот, дала возможность надеяться на поворот общественного мнения в сторону борьбы с большевиками и создания полной автономности Крыма.

Поэтому, приблизительно в январе, в Бахчисарае образовалось татарское правительство, опиравшееся на «Курултай» (татарское Учредительное собрание). Его поддерживали некоторые общественные деятели и все офицеры. Образовался «Революционный штаб» в Симферополе, который полагал, что Крымский конный полк, все офицеры, проживающие в Крыму, и все запасные полки будут на стороне восставших, и перед такими силами матросы будут принуждены капитулировать, а от большевиков с севера можно будет спастись при помощи Украины.