Сергей Волков - Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

Тяжелые дни выпали на долю офицеров, днем и ночью офицерские патрули циркулировали непрерывно по городу, прекращая грабежи нашего добровольного войска. Толпы горцев с хуржинами (мешками) бродили по городу, стараясь поживиться чем‑нибудь. Служба неслась кое‑как, и к роковому дню половина нашего войска разошлась по домам.

Настал и этот «роковой день». Еще раньше, до нашего наступления, проходили эшелоны с Кавказского фронта, но после разбора железной дороги чеченцами части уже плыли морем. Таким образом, прошла почти вся 39–я пехотная дивизия, и из Баку к нам шла Туркестанская стрелковая бригада. Все они стремились в богатую Ставропольскую губернию отдохнуть там и двинуться потом дальше по домам. Все эти части после революции удержали всех своих офицеров и, будучи боеспособными, могли свободно пройти через нас. Но они все были большевистски настроены и, выбросив нас из Петровска, насадили бы опять совдеп. Становилось ясным, что нам абсолютно было не по силам воспрепятствовать их высадке. К тому же в это время две боевые канонерки Каспийской флотилии «Каре» и «Ардаган» были на стороне Бакинского совдепа и состязаться нам с ними было немыслимо.

В этот памятный день в море появилась многочисленная флотилия и, простоявши долго на горизонте, начала подплывать к полустанку Уйташ (южнее Петровска). Появились и обе канонерки и сразу открыли огонь по городу, обстреливая доминирующую Соборную горку. Канонерки были вне досягаемости нашего огня, и наши старые орудия, стрелявшие лишь для поднятия духа, принуждены были вскоре замолчать. Взвод горных орудий был двинут на южную окраину города и занял позицию в виноградниках для отражения десанта со стороны Уйташ. Но это не помешало первым эшелонам большевиков высадиться со своей артиллерией и при первых же шрапнелях с их стороны наши части (милиция) начали отходить. Конечно Дагестанский полк доблестно держался насколько мог, но горцы, не привыкшие и не умеющие драться в поле в пешем строю, не могли противостоять регулярной пехоте. Несмотря на доблестную поддержку небольшого отряда капитана Бржезинского, спешившегося с бронепоезда и примкнувшего к нам, все покатилось назад в горы.

Надо сказать, что всем частям, уходящим с Кавказского фронта, внушалось большевиками, что все горцы Кавказа против них, называя их общим именем «татарва», путая с татарами Азербайджана, которые действительно не пропускали эшелоны и имели в Закавказье даже большие бои с ними.

Наша остановка произошла в селении Кумтор–Кале (20 верст). Противник, заняв город и отбросив нас, не стал нами заниматься и, установив снова совдеп в Петровске, двинулся дальше на север походным порядком.

Отряд наш быстро таял. В Шуре настроение городских властей и населения было не в нашу пользу. Все ждали карательного отряда из Астрахани.

* * *

Наступила Пасха, но никто не думал о праздниках. Князь Тарковский, видя, что первая фаза борьбы нами проиграна, решил распустить отряд и уйти в горы, держа связь между собой. Защитой и базой в горах могли быть только крепости, где и решено было ждать появления Добровольческой армии, но о ней пока не было никаких сведений. Сам Тарковский перевел семью свою из аула Коронай в Чечню, под защиту своего старого друга Меджида (аул Ножай–Юрт). Мы же, небольшая группа русских офицеров, приняли предложение Кайтмаса Алиханова идти в крепость Хунзах. Теперь и выяснилось, кто действительно хотел до конца бороться против большевиков.

Накануне Пасхи, на рассвете, взвод горных орудий 1909 года (всю ночь приводили в порядок материальную часть и упряжь) выступил с 15 офицерами, имея во главе генерала Эрдмана. Вот имена ушедших в горы и бросивших свои семьи: генерал Эрдман, полковник Ржевуцкий, капитан Кузнецов 1–й, капитан Кузнецов 2–й, капитан Пионтек, ротмистр Матегорин, поручик Садомцев, полковник Зоммер, капитан Алексеев, полковник Дрындин, поручик Ржевуцкий, прапорщик Крыжановский, австрийский лейтенант Роготынский и еще два офицера (не помню фамилий). Вел нас тот же Алиханов со своими неутомимыми сыновьями, которые заботились о ночлеге и продовольствии.

Проходя мимо дома–дачи генерала Мищенко [282](1/2 версты от Шуры), отряд остановился, и полковник Ржевуцкий (его родственник) пошел попрощаться с генералом. Еще раз он стал уговаривать генерала идти с нами в горы и переждать там события. Выйдя к нам в своей излюбленной тужурке серо–синего цвета, какую носил Государь Император, генерал Мищенко в свою очередь стал нас уговаривать не уходить и упрекать за союз с горцами, говоря: «Что плохого могут сделать мне русские солдаты? От кого вы бежите, от русского солдата?»

В общем, мы друг друга не поняли и разошлись — мы в неизвестность, а генерал Мищенко навстречу верной смерти, поняв только в последний момент своей жизни то, что мы давно уже поняли.

В этой проигранной борьбе мы имели, к несчастью, двух «союзников», которые легли на нас ненужным балластом. Первый — это был Нажмуддин Гоцинский, назвавший себя имамом Дагестана, т. е. высшим духовным главой мусульман. Еще раньше я упомянул о нем как о яростном противнике социалистов, но фактически он был против всех тех, кто его не признавал. Сам он — мулла из аула Гоцатль, чрезвычайно толстый, постоянно на коне, в окружении своих приверженцев, с зеленым значком «газавата», — никакого участия в боевых действиях не принимал, но зато сильно замедлял движение наших колонн частым призывом правоверных к молитве.

Второй «союзник» — Узун Хаджи, чеченец–карлик (поэтому и прозван маленьким — «узун») много раз побывавший в Мекке и поднявший знамя «газавата» не так против большевиков, о которых не имел понятия, как против всех вообще «неверных». Участия в боевых действиях он также не принимал, а бродил где‑то по Чечне.

Единственным человеком, могущим быть полезным в борьбе против большевизма, был Али Митаев, чеченец, пользовавшийся большим влиянием в Чечне, но сами чеченцы были заняты своими делами — сведением счетов с терскими казаками и грабежом всех, кого еще не ограбили. Направить их на верный государственный путь пока было невозможно.

Читатель видит, как трудно было вообще ориентироваться и отличить своего от противника. Даже офицеры, находящиеся в частях, идущих с Кавказского фронта, и сражавшиеся против нас, сами не знали, что делали и против кого воевали. Это относится целиком и к канонеркам «Карс» и «Ардаган» Каспийской флотилии, которые входили в «Центрокаспий» — союз большевистской окраски в Баку — и команды которых — матросская вольница, плавая по морю, занимались спекуляцией. Офицеры канонерок были пленниками команд и трудно было в таких условиях винить их за содействие нашему поражению. Обе канонерки были прекрасно вооружены 4–дюймовыми и 6–дюймовыми орудиями. У нас же были два 3–дюймовых горных орудия с очень ограниченным количеством снарядов к ним и десять старых полевых орудий (клиновые и поршневые).