Сергей Волков - Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

В вестибюле была группа юнкеров и еще каких‑то людей. Я бросился к юнкерам:

— Сейчас наверх. Налево, через один зал, а затем через другой, в коридор. Там увидите открытую дверь налево, на лестницу. И там стоит часовой — юнкер Шапиро. Так немедленно отправляйтесь туда… Но почему вы без винтовок? Что это за люди? — озадаченно–недоуменно, ничего не понимая, спрашивал я.

— Мы… Дворец сдался… — наконец мрачно ответил один юнкер. «Сдался?! Вранье, не может быть», — и я бросился в дверь под арку. Под аркой шумело, гудело, двигалось. И я, рванувшись в поток, напирающий в те же двери, что и мне нужны, проталкивался, дрался и снова проталкивался, пока не очутился, совсем сдавленный водоворотом человеческих тел, перед лестницей в комендантскую, тоже всю занятую людьми.

От этой невольной остановки я начал уяснять, что действительно что‑то случилось, но что, я не отдавал себе отчета.

— А, вот где ты! Стой! — оглушил меня окрик, и перед лицом, над плечами, отделившими меня от кричавшего матроса, показалась с трудом тянущаяся ко мне мозолистая, с короткими корявыми пальцами рука.

«Он схватит меня за лицо!» — мелькнула мысль, и ужас овладел мной. И от этого ощущения я рванулся в сторону и вступил на ступеньку лестницы; и только тут я заметил, что еще немного выше стоит комендант обороны, а рядом высокий, с красивым лицом вольноопределяющийся лейб–гвардии Павловскаго полка. Увидев коменданта, я сделал еще усилие и, снова протиснувшись, поднялся еще на несколько ступенек.

Он заметил меня. И нагнулся ко мне:

— Саня, я вынужден был сдать дворец. Да ты слушай, — увидев, что я отпрыгнул от него, продолжал он.

«Сдать дворец?» — горело в мозгу.

— Не кипятись. Поздно — это парламентеры. Беги скорее к Временному правительству и предупреди… скажи: юнкерам обещана жизнь. Это все, что пока я выговорил. Оно еще не знает. Надо его спасать. Для него я ничего не могу сделать. О нем отказываются говорить…

«Да, да, спасать!..» — овладело моей душой новое горение. И я повернулся бежать. А навстречу тянется матрос. «В живот!» И я, нагнувшись, сверху вниз ткнул головою ему в живот и, как‑то проскользнув дальше в толпу, стал пробираться. Тяжело, не понимаю как, но я продвигался вперед, среди этой каши из рабочих, солдат, юнкеров, — оборачиваясь посмотреть, где матрос. Но его из‑за сгрудившихся тел не было видно. Но вот стало свободно. Только одни юнкера, медленно продвигающиеся, без оружия, к дверям.

А вот и я выскочил из толпы и побежал дальше. «Скорее за поворот. Нет, не сюда. За второй…» И я продолжал бежать. Вот и поворот. «В этот», — решил я и завернул.

— Господин поручик, там большевики, пулеметы, — выросли передо мною две фигуры юнкеров.

— Где?

— За стеклянной дверью, в конце коридора. Слава Богу, что вас встретили. Мы нарочно стоим здесь, чтобы думали, что все хорошо, что мы часовые. А то в тыл баррикадам зайдут! — говорили братья Эпштейны, юнкера нашей школы.

— Правильно. Стойте. — И я сделал движение, чтобы бежать дальше.

— Господин поручик, ораниебаумцы идут.

— Ораниенбаумцы? Где?

Из одной из дверей в покинутый мной коридор действительно выходила новая толпа юнкеров.

«Надо бежать к Временному правительству, чего медлишь? — работала мысль. — Нет, постой!» — и что‑то толкнуло меня к выходящим юнкерам.

— Юнкера стой! — заорал я и начал говорить.

Что я говорил, я не отдавал себе отчета. Я призывал и проклятья матерей за оставление дворца, за позор, которым покроются их погоны, эта ступень к высокому званию офицера, я и взывал к товариществу, к традициям. Юнкера мрачно слушали меня. А когда я выкричался, то снова пришли в движение, но уже тихо и безмолвно. Но все же несколько человек бросились ко мне и со слезами стали просить прощения за уход:

— Но что мы можем сделать! С нами нет офицеров! Мы попробовали, после первого раза, когда вы говорили с нами о шествии из города народа с духовенством, выбрать начальников из юнкеров. Но ничего не вышло, когда те начали распоряжаться. Сами же выбиравшие стали отказываться. Вот если бы у нас были такие офицеры, как капитан Галиевский вашей школы, то этого не было бы… Простите, мы побежим, а то отстанем от товарищей, будет хуже! — И они побежали к удалявшейся роте.

Опять пустынные коридоры, лестница и, наконец, Портретная галерея. Никого. На полу винтовки, гранаты, матрацы. А со стен в скованных золотых рамах стоят, во весь рост, бывшие повелители могучей, беспредельной России. «Счастливые! Вы безмятежно спите!» — в благоговейном страхе взглянул я на портреты владык моих предков, которые так им служили со своими современниками, что перед Россией трепетала Европа. «А теперь!..» И я стал молиться Богу, с просьбой прощения за кощунство, которое я собой представляю, шагая по этому залу.

«Скорее, скорее отсюда», — неслось в голове, но ноги не слушались, и я уже едва плелся. «Какая длинная галерея! Я не дойду. Это что? А, да, след от разорвавшейся бомбы. Бомбы? Да, да, бомбы!»

— Господин поручик, вы куда? — И из‑за портьеры, обвивавшей вход в залу из Портретной галереи, показалось двое юнкеров нашей школы, но кто — я не узнавал.

— Идите в полуциркульный зал; там есть наши и Никитин, [24] Никитин Алексей Максимович, р. 12 февраля 1876 г. в Нижнем Новгороде. Из купцов. Окончил Московский университет. Член РСДРП, меньшевик. Во время февральских событий — председатель Московского ВРК, с 1 марта 1917 г. — председатель Московского Совета, затем начальник милиции Москвы. С 24 июля — министр почт и телеграфов Временного правительства, с 1 сентября — член Директории, с 25 сентября — одновременно министр внутренних дел. С начала 1918 г. — на Дону. В мае 1920 г. арестован и осужден, но в 1921 г. освобожден, арестовывался также в 1930 г., последний раз — 14 марта 1938 г. Расстрелян 14 апреля 1939 г. в Москве. член Временного правительства.

— Ах да, спасибо. — И я опомнился. — А где само Временное правительство? — спросил я, снова овладевая собою.

— Оно? Не знаем!

— Здесь, господин поручик! — раздался голос справа из маленькой темной ниши.

Я бросился туда. В ней лежало и стояло несколько человек юнкеров с винтовками в руках.

— Что вы делаете? — спросил я.

— Мы в карауле при Временном правительстве — оно здесь, направо, — и мне указали дверь.

Я вошел. А. И. Коновалов выслушал доклад, затем я вышел из маленького кабинета и пошел в галерею. И здесь я сел на маленький диванчик. Скоро выскочила женщина и, говоря, что она представительница прессы и поэтому, представляя собою общественное мнение, может быть совершенно спокойна, что ее никто не тронет, — металась от одной двери к другой. Меня это смешило. Посмотрит направо, напротив, на дверь, на винтовую лестницу, сейчас же отскочит и бросится в зал. Но вот выскочил штатский, схватил ее под руку, и они побежали в зал.