Пётр Мельников - Залпы с берега

Взять старшину комендоров Ивана Петровича Поленова. Последнее письмо от отца он получил в конце лета 1941 года. Потом его село заняли фашисты, и связь с родителями, с женой, ожидавшей ребенка, оборвалась. Лишь спустя два долгих года, минувшим летом, получил он горькую весть. Отец умер. Брата угнали в Германию на подневольные работы. Жена успела эвакуироваться в тыл, но не дожила до родов: не выдержала перенесенных потрясений. Надо ли объяснять, какое впечатление произвело на человека это известие!

Но Поленов не надломился. Еще больше времени проводил он теперь в башне, среди боевых товарищей, всего себя отдавая делу. Когда у нас шел ремонт, он своими руками отремонтировал одно из орудий. Старшина рационализировал процесс регулировки механизмов. Если раньше эта операция занимала три дня, то теперь он выполнял ее за шесть часов.

Как раз в те дни Иван Петрович получил свою первую военную награду медаль "За боевые заслуги".

Вот и старался парторг Чуев, чтобы коммунисты держались такой же линии поведения, что и Поленов, чтобы словом и делом поднимали они остальных товарищей на беззаветный ратный труд во имя Родины, во имя родного Ленинграда, во имя победы.

Другое направление в партийно-политической работе строилось на пропаганде славного боевого прошлого Красной Горки, ее революционных традиций, на призывах умножать эти традиции в предстоящих боях. Во всей этой деятельности главенствующая и руководящая роль принадлежала, естественно, политотделу сектора, возглавляемого в ту пору полковником Геннадием Никифоровичем Вишневским. Политотдел выпускал листовки такого, например, содержания:

"...Моряки Красной Горки! Немеркнущей славой овеян ваш исторический форт. Ваши отцы - революционные матросы - огнем красногорских батарей громили полчища белогвардейцев, рвавшихся к Красному Питеру. Смертоносные залпы красногорских орудий громили врага в 1939 году. В боях с немецко-фашистскими захватчиками артиллеристы Красной Горки показали, что они свято чтут и множат славные традиции своих отцов. Огнем своих пушек, грудью своей вы, доблестные воины Балтики, заслонили от врага Ленинград и остановили фашистов на этом участке фронта.

Никакой пощады фашистам!

Точнее огонь, комендоры! Докажите, что в ваших жилах течет кровь ваших отцов - героических матросов Октября. Родина верит в ваше мужество и воинское мастерстве. Ведь вы - балтийцы, вы - моряки Красной Горки! Сильнее беспощадные удары по врагу!

Смерть и только смерть гитлеровским оккупантам!

За Родину - огонь!"

Может быть, нынешнему читателю эти строки и покажутся излишне риторичными. Но тогда их эмоциональный запал сыграл свою роль. Они ложились на хорошо подготовленную почву, какую представляло собой и наше умонастроение, и весь мир наших чувств, обожженных войной.

Понятно, деятельность политотдела отнюдь не ограничивалась выпуском листовок и руководством газетой "Боевой залп", которая в те дни была заполнена материалами, призывавшими отлично подготовиться к бою и сражаться по-балтийски. Политотдельские инструкторы дневали и ночевали в дивизионах, батареях, ротах. Именно там сосредоточивалась вся работа.

Помогали они и нашему Кирпичеву. А он в свою очередь то инструктировал агитаторов, которые шли информировать бойцов об остановке или рассказывать им о традициях Красной Горки, то спорил на заседании редколлегии стенной газеты, то давал задания редакторам боевых листков.

После Нового года прошла неделя. Уже несколько дней, как вся огромная работа по подготовке к операции достигла апогея. Казалось, все, что надо сделать, сделано, и ожидание становилось нестерпимым. В то же время каждый день обостренный глаз командиров подмечал какие-нибудь недоработки, и тогда где-то в глубине сознания начинало тлеть осторожное: "Не поспешили бы, не застали б нас врасплох..." Но через какой-нибудь час жгучий огонек неуверенности захлестывала волна общего подъема: "Скорей бы! Ведь в главном мы готовы, а всех мелочей не переделаешь и до конца войны..."

В то время к нам и прибыл начальник береговой обороны ВМФ генерал-лейтенант артиллерии Иннокентий Степанович Мушнов. До тех пор мне ни разу не приходилось видеть этого генерала, но о его строгости и придирчивости я был наслышан достаточно, об этом среди старых береговиков ходило немало легенд.

Мушнова мы ожидали с некоторой робостью. Ведь он должен был проверить и оценить нашу готовность к обеспечению наступления. И если человек специально для этого добирался к нам из Москвы, то можно было предположить, что проверка будет взыскательной.

.Разговор со мной генерал начал вопросом:

- Ну, с кем же вы воюете, капитан?

Вопрос меня несколько обескуражил. Я не сразу понял, какой ответ ожидается от меня, и, чувствуя, что говорю не то, все-таки пробормотал:

- С германским фашизмом, товарищ генерал-лейтенант, с его сателлитами... Мушнов нахмурил брови:

- Я догадываюсь, что наша страна воюет не с турецким султаном. Могли б сообразить и вы, что меня не интересуют такие откровения. Я хотел бы услышать более конкретные вещи: по каким целям вы готовитесь вести огонь, каковы их характеристики.

Разговор вошел в привычное для меня русло, и я принялся докладывать, уже не сковывая себя ожиданием какого либо подвоха.

Мушнов перестал хмуриться и начал одобрительно кивать головой. Как будто, неблагоприятное впечатление, вызванное моим неудачным ответом, стало у него пропадать. Потом Иннокентий Степанович поинтересовался, каков наш вероятный противник на морском направлении, как называются крупные германские корабли, которые могут появиться в Финском заливе, в каких секторах и с каких дистанций мы откроем по ним огонь. Но правде говоря, мы давно уже свыклись с мыслью, что с моря нам ничего не может угрожать. Но сведения о тех неприятельских силах, для борьбы с которыми создавалась береговая оборона, отложились в голове твердо. И поэтому мне удалось ответить без запинки. Генерал пришел в хорошее расположение духа. Ему, наверное, было приятно хотя бы мысленно обратиться к делу, которое являлось для него самым главным на протяжении нескольких десятков лет. А то, что не придется стрелять нам по немецким крейсерам и линкорам, он, понятно, знал не хуже нас.

Батареи форта Иннокентий Степанович проверил быстро. Все ему здесь было знакомо до мельчайших подробностей. Порой ему было достаточно беглого взгляда, одного-двух вопросов, чтобы составить ясное представление о готовности техники и людей к решению огневой задачи.

Закончив проверку, он вновь появился в нашем блоке. В салон к Коптеву были приглашены комбаты. Мушнов поговорил со всеми о текущих делах, быстро решил несколько вопросов, связанных с нашим снабжением. А потом как-то незаметно, даже неожиданно для окружающих, принялся вспоминать старину, свою еще дореволюционную службу на форту Ино и на Красной Горке. Рассказчиком он был отменным, и слушать его было одно удовольствие. Тем более что на похвалы генерал был скуп, а из всеведущей флотской молвы было известно: если он закончил проверку воспоминаниями о своей прошлой службе, значит порядок, это равносильно хорошей оценке.