Николай Шмелев - С малых высот

В землянку вошел Скочеляс. Обычно он перед докладом всегда снимал с головы меховой шлем. Сегодня же изменил своей привычке.

— Где Здельник? — крикнул Михаил и, увидев начхима, шагнул к нему.

— Михаил Ефимович! Вы великий человек! Вы — фокусник! Маг! — начал сыпать он восклицаниями. Здельник даже зажмурился от удовольствия.

— Что вы, что вы, я тут ни при чем, — приговаривал он с улыбкой.

…После доклада летчики и штурманы вышли покурить.

— Миша, расскажи что-нибудь, — предложил Николай Пахомов.

— Это можно, — отозвался Скочеляс. Снял подшлемник и начал:

— Все мы артисты. И ты, Шурик, и ты, Витя, и ты, и ты… Помню, до войны китайцы показывали в цирке аттракцион. Миловидная девушка становилась к стенке. Ее напарник, страшно разрисованный и одетый во все черное, брал блестящие длинные ножи, отходил метров на пять и начинал их бросать в нее. Первый вонзался в стенку около левого уха девушки. Возьми он на два-три сантиметра правее — и кинжал мог оказаться в щеке красавицы.

— Брось, — перебил его Самсонов, — такого не бывает…

— Раз говорю, значит, бывает, — оборвал его Михаил и продолжал: Страшилище целится и кидает второй нож… Он вонзается рядом с правым ухом красавицы… Так он бросил десятка полтора кинжалов, обрамив ими девичью голову. А ей хоть бы что, даже глазом не моргнула.

Скочеляс сделал паузу, глубоко затянулся папиросным дымом и продолжал:

— Я всю жизнь восхищаюсь этой артисткой. Вот и сегодня вспомнил ее. Между нами есть что-то общее. В нее кидали ножи, в нас стреляли из автоматов, пулеметов и орудий.

— Так что, Ваня, ты тоже настоящий артист, — обратился он к Крюкову. И Габидуллин тоже…

— А жизнь идет вперед, — рассуждал Михаил. — И мы уже далеко ушли от этой актрисы. В нас выпускают десятки тысяч пуль и снарядов, ведут стрельбу сотни фашистов, и каждый норовит попасть. Та девушка, дай бог ей хорошего жениха, вроде нашего Шурика, стояла неподвижно, а мы летим со скоростью сто десять километров в час, — он эту цифру иронически подчеркнул, — и бросаем чудодейственные шары, от которых все горит. Вот поэтому, как это ни странно, я считаю себя народным артистом, а Шутова и Крюкова — заслуженными. Но вы не обижайтесь. Заслуженного тоже не просто получить. А народного тем более. Надо пройти Рамушево, Омычкино, Налючи, Бяково!

— Демянск, — подсказал Пахомов. В памяти моей сразу ожили бои на Северо-Западном фронте.

— Ребята, разрешите внести поправку! — обратился ко всем Михаил Егоров. — Под Старой Руссой зенитные трассы были уверенные, чувствовалось, что у фрицев рука не дрожала…

— Верно, верно, — перебил его Скочеляс, — а вот брянский фриц уже не тот…

— Правда, Миша, не тот фриц пошел, — добавил молчавший до сих пор Крайков.

— А это хорошо, скорее намылим ему холку…

— Опять, наверно, все про Орел болтаешь? — перебил Скочеляса вошедший Вандалковский. И тут же приказал: — Всем к самолетам! Проверьте подвеску бомб и басов!

Он ушел так же внезапно, как и появился. Всегда официальный, он и теперь своими словами резанул по душе, словно ржавым, тупым ножом.

— Ой, нос… нос! — вдруг услышали мы громкий крик.

Все бросились на помощь. Видим: техник Мячков сидит возле самолета на корточках, держится за нос и повторяет:

— Ой, больно! Нос ищите.

— Брудного сюда, скорее Брудного! — закричал Пахомов, вызывая врача.

Подбежал запыхавшийся капитан медицинской службы Оскар Брудный.

Мячков встал. Лицо у него было в крови, срезанный кончик носа болтался на кожице.

В чем дело? Что случилось? Вскоре все выяснилось. Оказывается, к самолету подошел Вандалковский и стал за что-то отчитывать Мячкова. Тот торопливо вылез из кабины, но, встав на плоскость, поскользнулся, покатился и задел носом за острый край расчалки.

Мячкова отправили на самолете в госпиталь. Николай Корнеевич Пахомов написал письмо известному хирургу, попросив его помочь «замечательному технику, другу и товарищу». Через несколько недель техник вернулся радостный. Нос ему «припаяли» на славу. Правда, он оказался немного великоват.

Мы не раз вылетали с ампулами и бомбами. От наших ударов горело все танки, блиндажи, орудия. Через несколько дней в армейской газете появилась заметка старшего сержанта Маслакова: «Удар ночных бомбардировщиков», с подзаголовком: «Зарево пожара видно за семь — десять километров».

Вскоре в полк поступила еще одна новинка — термитные бомбы. Здельник опять стал героем дня. Эти бомбы оказались удобнее, чем ампулы с КС. Термитные шарики находились в прочной обтекаемой оболочке. Бомба разрывалась на высоте сто — триста метров и поражала значительно большую площадь, чем ампула.

Нам везло. Комдив Воеводин все новинки испытывал у нас и уже потом передавал их другим полкам дивизии…

Самолеты нашего звена стояли под раскидистым столетним дубом. Высокий Виктор Солдатов почти доставал головой до его зеленых резных листьев.

Подошел техник Евгений Дворецкий и доложил:

— Товарищ командир, самолеты к боевому вылету готовы.

Потом появился Вандалковский. Как всегда сухо, он отчеканил:

— Шмелев, взлет через тридцать пять минут после меня. — Сказал и побежал дальше.

Взлетели. Вот и цель. Внизу тут и там рвутся фугасные бомбы, снопами искр обозначают свой путь реактивные снаряды, выпущенные по прожекторам. Вздымают кровяные зарева ампулы КС.

Зенитный огонь внезапно прекратился. Теперь на цель должны выйти с термитными бомбами Орлов, Супонин и Сербиненко.

— Все по плану, — радостно говорит Солдатов. Мы до боли напрягаем зрение, чтобы не просмотреть первые разрывы термиток.

— Чуть правее, убирай газ, — командует Виктор. Увлекшись наблюдением, я не заметил, как подошли к цели. Ночную мглу прорезал ослепительный луч света. Это сбросил две термитки командир второй эскадрильи. Сотни ярко-красных шариков веером опустились на цель. Через минуту разорвались еще две бомбы.

— Добавим! — крикнул Солдатов.

Самолет вздрогнул и развернулся на сто двадцать градусов. Через несколько секунд и наши термитные бомбы упали точно на цель.

В воздухе нас сменили другие самолеты. Они все шли и шли. Фугасные бомбы рвались непрерывно. И все это творил «старшина фронта» По-2, перкалевый «русс-фанер», как называли его фрицы.

Войска Брянского фронта продолжали наступать. Радуясь их успехам, мы старались как можно лучше им помогать. В эти дни у меня и моего штурмана родилась мысль увеличить бомбовую нагрузку. Доложили о своем намерении командиру эскадрильи старшему лейтенанту Вандалковскому, а тот обратился с ходатайством к майору Шевригину. Посоветовавшись с заместителем по политической части, командир разрешил нам вылететь с четырехсотпятьюдесятью килограммами бомб. Проверив еще раз правильность их подвески, мы вырулили на старт.