Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

Прощайте еще раз, любимый Жорж, пишите мне, этим вы ответите на братскую привязанность, которую я к вам испытываю…» {815} .

Иван Николаевич, который еще совсем недавно видел сестру здоровой и веселой, был потрясен ее внезапной кончиной. Подавленный несчастьем и, естественно, тревожась за судьбу своей больной жены Марии, в конце 1843 года он выехал с нею на лечение в Европу, точнее, в Баден-Баден.

В обратном направлении — из Франции в Россию — Дантес отправил Д. Н. Гончарову трагически-восторженное послание, полное эпитетов и восклицаний:

« Сульц, 10 декабря 1843 г.

Любезный Димитрий, я был чрезвычайно тронут столь дружеским письмом, которое вы мне прислали в связи с кончиной моей дорогой Катрин! Вы правильно делаете, что жалеете меня! Никогда у меня не было такого жестокого и неожиданного удара, эта смерть снова перевернула всю мою жизнь, которую ангельский характер вашей прекрасной сестры сделал такой спокойной и счастливой. Можно было бы сказать — у нас было какое-то предчувствие, что нам мало времени предстоит прожить вместе; никогда мы не разлучались, во всех моих поездках и путешествиях жена меня сопровождала, у меня не было ни одной тайной мысли от нее, равно и Катрин давала мне возможность всегда читать в ее прекрасной и благородной душе. Наше счастье было слишком полным, оно не могло продолжаться! Бог не захотел оставить дольше на земле эту примерную мать и супругу. Провидению, неисповедимому в своих повелениях, иногда угодно даровать нам такие избранные существа, чтобы указать, какими должны быть все женщины, а затем оно их берет обратно, чтобы предоставить оплакивать их тем, кто имел счастье их знать.

Благодарю вас также, добрый брат, за письмо которое вы написали барону Геккерну; из него я имел счастье узнать, что вы горячо принимаете к сердцу интересы детей вашей сестры, и я надеюсь, что вы будете иметь возможность сдержать свои обещания, сделанные таким приятным образом. Что касается того, что я выбрал графа Строганова, то я сделал это единственно потому, что он будет вам приятен, желая прежде всего не предпринимать никаких шагов, которые не могли бы получить вашего согласия.

Посылаю вам письмо к госпоже вашей Матушке; так как я не знаю ее адреса, я попросил бы вас в следующий раз, когда вы будете ко мне писать, сообщить его мне, чтобы я мог адресовать ей письма непосредственно. Я рассчитываю часто писать ей; она всегда была так безупречна в письмах ко мне, что я питаю к ней самую искреннюю привязанность; я буду часто писать ей о внуках и сообщать все подробности об успехах в их воспитании.

Передайте от меня привет Жану, когда будете ему писать, мой сердечный поклон его жене и вашей, а вам — выражение моих самых сердечных чувств.

Преданный вам брат Ж.» {816} .

А в это время, теперь уже в далекой Дантесу российской столице, когда-то отвергнувшей его, Святейший Синод, идя навстречу просьбам Мартынова о «смягчении» наказания за убийство Лермонтова, сократил ему срок покаяния с 15 до 5 лет. Три года спустя он и вовсе был освобожден от эпитимии (т. е. церковного наказания: пост, паломничество, длительные молитвы и т. п.).

Таким образом, когда вдова первого Поэта еще носила траур, убийцы Пушкина и Лермонтова уже были прощены и числились полноценными людьми своих отечеств.

Анна Николаевна Вульф — сестре Евпраксии Вревской.

«…Я видела Наталью Николаевну, которая очень изменилась, так что я удивилась, как она похудела, пожелтела и подурнела, а Александра Николаевна, та похорошела» {817} .

Не вдаваясь в оценки достоинств самой Анны Вульф, достаточно привести некоторые заметки тех, кто был рядом, чтобы мотивировки ее суждений прояснились окончательно.

«…Что до Аннет, то она необыкновенно толстеет, уж не говоря про Эфрозину — та кормилица, оно так и должно быть» {818} , — писала Надежда Осиповна Пушкина дочери Ольге из Михайловского 23 августа 1834 г.

О чрезмерной полноте Евпраксии Николаевны писал жене 21 сентября 1835 г. и Пушкин: «Вревская очень добрая и милая бабенка, но толста, как Мефодий, наш псковский архиерей».

Ольга Сергеевна, в свою очередь, 28 февраля 1836 г. писала мужу: «Аннет Вульф <���…> толста, толста, — это какое-то благословенье Божье; фигура ее состоит из трех шаровидностей: сначала голова, сливающаяся с шеей, потом идут плечи и грудь, а затем зад вкупе с животом. Но по-прежнему хохотушка, и остроумна, и доброе дитя» {819} .

Становится очевидным, телега тригорской «светской» жизни катилась по накатанной колее. Интересы тамошних обитателей не распространялись дальше привычного и устоявшегося круга знакомств, «дружеских» пересудов и нравоучительных умозаключений за вечерним чаем с «крыжовенным вареньем».

Наступил последний год вдовства Натальи Николаевны. Год больших перемен в ее жизни. Но она об этом еще ничего не знала.

М. И. Осипова — Е. Н. Вревской.

«…Сдается мне, что Катрин Керн вовсе не прочь выйти за Сергея Львовича. Она всерьез за ним ухаживает, и чуть только он оказывает мне больше внимания, она усиливает свои любезности. Для Леона (Льва Пушкина. — Авт. ) это было бы настоящим сюрпризом. Как бы он побледнел от бешенства» {820} .

Но, как известно, соперничество кузин не увенчалось ничьей победой: Екатерина Ермолаевна лишь в 1852 году вышла замуж за юриста М. О. Шокальского [160], когда ей было уже 34 года; Мария Ивановна Осипова прожила долгих 76 лет, и как Анна Вульф любила, но не вышла за Пушкина-старшего (Александра), так и Маша Осипова любила, но не вышла за Пушкина-младшего (Льва). И не только за них — Пушкиных, а вообще — ни за кого. Обе — ни за кого. Никогда.

В этот день в Зимнем дворце Петербурга состоялась пышная свадьба. Венчалась одна из дочерей великого князя Михаила Павловича [161] — 18-летняя великая княжна Елизавета, с герцогом Адольфом Вильгельмом Нассауским.

Утвержденный Николаем I свадебный церемониал гласил:

« 18 январяпятью выстрелами из Санкт-Петербургской крепости в 8 часов утра дано будет знать народу, что того числа имеет быть брачное торжество. В 12 часов съедутся в Зимний дворец дамы в русском платье, а кавалеры в парадных мундирах. Бракосочетание состоится в придворной церкви. Высокообрученная невеста имеет в сей день на голове корону, и сверх платья малиновую, подложенную горностаевым мехом мантию, с длинным шлейфом, который понесут четыре камергера…

В сей день имеет быть по всем церквам благодарственное молебствование и как в оный, так и в следующие два дня колокольный звон, вечером во все три дня город будет иллюминован» {821} .