Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

В России смерть Вяземского прошла едва замеченной. Когда-то, будучи молодым, он себе предсказывал: «Современники меня не заметят, потомки обо мне не услышат».

Прах Петра Андреевича был перевезен вдовой в Петербург и погребен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры близ могил Карамзиных, где были похоронены сам историограф, его вдова и три его дочери: Екатерина Мещерская (умершая 10 ноября 1867 г. на 62-м году жизни), Елизавета Николаевна (прожившая 70 лет), Софья Николаевна (умершая 4 июля 1856 г. на 55-м году жизни). Последние две — фрейлины, оставшиеся незамужними. Софья умерла вскоре после трагической гибели брата Андрея. А. О. Смирнова (Россет), их светская подруга, писала:

«Сонюшка его обожала, и когда несчастный, в цвете лет, погиб на пушке, которую он защищал под конец один с племянником моим Петрушей Голицыным, его камердинер нашел эти обезображенные трупы; осталась только метка на его рубашке; камердинер все сложил в гроб, который привезли в женский монастырь в Петер<���бург>. Вдова его была неутешна и поселилась в Финляндии в Трасканоне (Тресканде. — Авт. ), а Сонюшка с ума сошла. Веселый и приятный дом облекся в безмолвие скорби и печали» {1053} .

| |

В скромных меблированных комнатах, в Москве, на углу Тверской и Грузинской, на 80-м году жизни скончалась Анна Петровна Керн.

…Ушла жизнь. Смерть собрала свою неумолимую жатву. Согласно легенде, гроб Анны Керн повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву (скорее, — камень, послуживший пьедесталом для памятника).

Красивая и грустная история о Любви и Смерти, достойная гениального пушкинского стихотворения — «Я помню чудное мгновенье…».

Александра Арапова написала Г. А. Пушкину из Лашмы в Михайловское письмо, в котором извещала брата о том, что вместе с мужем выезжает наводить порядок в дурасовской экономии и просит писать ей по адресу: «Пензенской губернии город Наровчат, винный склад Арапова», подписавшись своим домашним именем тех лет «Азинша», производное от «Ази», «Азиньки».

Дело в том, что Араповы решили превратить свое дурасовское имение в экономию с винокуренным и коннозаводским производственным уклоном.

Семья младшей сестры, Елизаветы Петровны Араповой, по-прежнему жила в это время на расстоянии одного дня пути от Дурасовки — в имении Андреевка, куда на лето стала приезжать овдовевшая Мария Гартунг.

В том же 1879 году академик живописи художник И. К. Макаров написал портрет внучек Натальи Николаевны — сестер Араповых: шестилетней Лизы (впоследствии автора воспоминаний — Е. Н. Бибиковой) и четырехлетней Наташи, сохранившийся до наших дней. Тогда же неизвестным художником был написан и портрет их матери — 30-летней Елизаветы Петровны Араповой, годом раньше родившей свою младшую дочь Машу. (Оба портрета приводятся в книге.)

О ранних годах своего детства, проведенных в Андреевке (когда вместе с ними в семье жила и двоюродная сестра Наталья — младшая дочь Н. А. Меренберг от первого брака), вспоминала Е. Н. Бибикова:

«Вторая дочь Натальи Александровны — урожденная Наталья Дуббельт окончила институт, праздники проводила у деда (П. П. Ланского. — Авт. ) и моя мать о ней заботилась, а родная мать о ней и не думала.

Моя мать поселилась в деревне и ее взяла к себе. Жили в глуши, соседей не было и Наталья (Таша) тосковала. В нее влюбился земский врач, ссыльный поляк, человек очень интеллигентный, образованный, но старше ее [213]. Сделал ей предложение, мама запросила ее мать о согласии и просила помочь на приданое. Но тетка возмутилась и выписала ее к себе в Висбаден. Там она имела успех и вскоре вышла замуж (18.I.1881. — Авт. ) за отставного капитана Бесселя (который был старше 26-летней невесты на 28 лет. — Авт. ) и жили до смерти в Бонне (он умер 16.III.1887 г. — Авт. ), где у него был дом. Я ее хорошо помню.

…У нее было двое детей: сын Александр (род. 24.V.1882. — Авт. ) и дочь (Элизабет Георгина Натали Сибилла Клара, род. 8.XI.1883. — Авт. )» {1054} .

|

Жизнь в Андреевке не была безоблачной. «В хозяйственной деятельности Н. А. Арапова подстерегала неудача: против него было возбуждено уголовное дело в связи со взрывом котла в его имении, в результате чего погибли и получили увечье несколько крестьян. Пензенский окружной суд приговорил Н. А. Арапова к двум месяцам тюремного заключения. Не согласившись с этим приговором Н. А. Арапов обжаловал его, и Саратовская судебная палата отменила прежнее решение Пензенского суда, подвергнув Николая Андреевича лишь строгому выговору перед судом и церковному покаянию» {1055} .

Безусловно, такое нервное потрясение не прошло для него бесследно: оно послужило поводом к развитию душевного заболевания. Об этом же писал и М. М. Бушек:

«Николай Андреевич поселился в Андреевке. У него появилось психическое расстройство: его преследовала тень покойного отца. Он не в состоянии был жить в отцовском доме, и тогда, несмотря на огромный дом в 36 комнат, испортив архитектурный ансамбль, пристроил к нему еще двухэтажный дом, и в нем жил с женой и детьми, тремя дочерьми. Но это не особенно помогло. Он вынужден был уехать из родового имения и вскоре умер от психического расстройства» {1056} .

О вынужденном отъезде из имения вспоминала и Е. Н. Бибикова, когда вся семья уехала за границу на лечение:

«Крестную Александру Николаевну (урожденную Гончарову. — Авт. ) я хорошо помню. Когда мне было уже 7 лет, мой отец Николай Андреевич Арапов заболел нервным расстройством, и мама, списавшись с Фризенгофами, повезла отца и нас, детей, в Вену. Там мы прожили два года и много осталось мне воспоминаний. Каждое воскресенье мы ездили к крестной. Они жили близ Вены, в деревне. Просторный дом был среди парка, в конце которого высилась фабрика, кажется, ткацкая. Крестную возили в кресле, у нее сведены были ноги, а к столу ее сажали на кресле. Часто она лежала на кушетке, ей было более 70 лет. С ней жили внуки (Александр и „Фреда“. — Авт. ), а дочь с зятем ездили в дальние путешествия, чуть ли не в Индию. Он был исследователем и жена с ним никогда не расставалась.

Там, на фабрике, были устроены прекрасные ясли для детей работниц и наше первое удовольствие было смотреть на этих красивых упитанных младенцев. Матери — крупные, красивые венки кормили своих ребят; матери были в белых фартуках, как сестры милосердия, а дети в клетчатых фартучках с рукавами, и бегали по парку в капюшонах, как Красная Шапочка на картинке. Парк мне казался громадным. Фабрика близ Вены за Шенбрунном и звали усадьбу, кажется, Брогилан (Бродзяны. — Авт. ).

Помню праздники. Пасха на пасхальной неделе, взрослые прятали крашеные, вареные яйца под сухими листьями в парке. Нам, детям, и питомцам яслей давали по корзиночке и мы отыскивали яйца. Сколько радости было. Я брала за руку какого-нибудь малыша и помогала ему подбирать яйца. Затем устраивался „ленч“ — завтрак для малышей. Поили их шоколадом и давали мешочки с угощениями, а мы прислуживали со внуками крестной. На Рождество 24-го, в сочельник, устраивались ясли, ставили корыто с соломой и там большая кукла, изображающая Христа-младен-ца. Все это освещалось лампой с голубым колпаком; пели рождественские кантаты и кончалось елкой и угощением.