Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

Несмотря на то, что не только Дантесу, но и Екатерине Николаевне было категорически отказано от дома, в котором она прожила в семье Пушкиных два с половиной года, Е. Н. Геккерн с легкостью преодолевает это и уже 19 января 1837 года пишет братьям, Дмитрию и Ивану, в Полотняный Завод:

«…Говорить о моем счастье смешно, так как будучи замужем всего неделю, было бы странно, если бы это было иначе, и все же я только одной милости могу просить у неба — быть всегда такой счастливой, как теперь. Но я признаюсь откровенно, что это счастье меня пугает, оно не может долго длиться, я это чувствую, оно слишком велико для меня, которая никогда о нем не знала иначе как понаслышке, и эта мысль единственное что отравляет мою теперешнюю жизнь, потому что мой муж ангел, и Геккерен так добр ко мне, что я не знаю, как им отплатить за всю ту любовь и нежность, что они оба проявляют ко мне; сейчас, конечно, я самая счастливая женщина на земле. <���…>» {252} .

Желаемого примирения не было, да и быть не могло. Время стремительно сжималось. День свадьбы Екатерины от дуэли Пушкина с Дантесом отделяли всего 17 дней.

Екатерина знала о предстоящем поединке. Что удержало ее от попытки предупредить сестру? Почему она предательски промолчала, не дав жене Пушкина шанса на спасение мужа?

«<���…> Ек. Ник. Геккерен вернулась в дом Пушкиных еще один раз, чтобы проститься со своей сестрой, которая оставила Петербург через несколько дней после трагического события» {253} , — вспоминала полвека спустя участница событий Александра Николаевна Гончарова.

С большой долей вероятности можно предположить, что именно 15 февраля, накануне отъезда Натальи Николаевны, состоялось прощание сестер. История практически не сохранила свидетельств того, что происходило во время этой встречи. Известно лишь, что на ней присутствовали два брата — Дмитрий и Сергей, сестра Александрина и их тетушка, Екатерина Ивановна Загряжская.

Нежно любя младшую из своих племянниц, «Ташеньку», она была для нее «моральным авторитетом», «руководительницей и советчицей» в свете и, наконец, «материальной опорой». Считая ее, по словам императрицы Александры Федоровны, «дочерью своего сердца», Е. И. Загряжская своей душевной теплотой и участием старалась облегчить страдания Натальи Николаевны в те трагические дни.

Отношение тетки к Екатерине Николаевне после замужества последней было иным.

Встреча эта стала прощанием, прощанием двух сестер: Натальи Николаевны Пушкиной и Екатерины Николаевны Дантес.

Больше они никогда не увидятся. Выбор сделан. У каждой — свой дом, своя семья, своя жизнь. Отныне и навсегда. Граница прошла по сердцу.

Состоялось прощание без прощения.

Расставаясь с близкими друзьями мужа, Наталья Николаевна отдавала им его вещи на память.

«Мне хочется иметь на память от Пушкина камышовую желтую его палку, у которой в набалдашнике вделана пуговица с мундира Петра Великого» {254} , — писал 15 февраля 1837 года князю В. Ф. Одоевскому, автору некролога о Пушкине, Андрей Александрович Краевский.

Вместе с друзьями Поэта Краевский выносил гроб с его телом из квартиры, а позднее участвовал в разборе бумаг и библиотеки Пушкина.

Готические часы в форме башенки остались у камердинера Пушкина Никиты Тимофеевича Козлова, который провожал Александра Сергеевича «к последнему его жилищу».

Черная лакированная шкатулка, в которой Поэт обычно хранил свои кольца, досталась Аркадию Осиповичу Россету, который был «домашним человеком» у Пушкина. Именно ему Поэт подарил свой портрет работы художника Петра Федоровича Соколова, написанный, по всей вероятности, в мае 1836 года.

|

«…Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом <���…> Досталась от Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это черный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха» {255} , — писал Владимир Иванович Даль, врач, писатель, автор «Толкового словаря живого великорусского языка».

Князю П. А. Вяземскому достался жилет Поэта, который был на нем в день дуэли. Этот жилет был снят с раненого Пушкина уже дома. На черном тонком сукне остались следы крови. Впоследствии Петр Андреевич положил этот жилет в кипарисовую витрину-футляр.

В эту же витрину Вяземский положил и оставшуюся свою белую перчатку, а парную к ней положил в гроб при прощании с Пушкиным. Рядом с жилетом потом положил и свечу, и кусочек коры с березы, возле которой стоял Поэт во время дуэли, приложив сопроводительную записку:

«Для хранения в Остафьеве. Жилет Александра Сергеича Пушкина, в котором он дрался 27 января 1837 года. Свеча с отпевания его. Перчатка моя — другая перчатка была также брошена в гроб его Жуковским. Александр Тургенев был отправлен с гробом» {256} .

Достался Вяземскому и письменный стол Пушкина, который он, с согласия Натальи Николаевны, тоже увез «на хранение в Остафьево», свое подмосковное имение.

Позднее по заказу Вяземского на этом столе (сохранившемся доныне) появилась медная табличка с выгравированной надписью: «Письменный стол А. С. Пушкина. 1837».

Известно, что кабинет Поэта украшали три портрета его «братьев по перу»: Жуковского, лицейского друга — Антона Дельвига и Евгения Баратынского.

Когда-то свой портрет, литографированный Е. Эстеррейхом, Василий Андреевич Жуковский подарил 20-летнему Пушкину, на котором оставил дарственную надпись, ставшую знаменитой: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму „Руслан и Людмила“. 1820, марта 26, Великая пятница».

После гибели Пушкина портрет Жуковского перешел к князю Вяземскому.

Самому Жуковскому достался перстень с сердоликом, некогда подаренный графиней Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой сосланному в Одессу Поэту. Кольцо с бирюзой досталось Константину Данза-су, о чем поведала В. А. Нащокина:

«Незадолго до смерти поэта мой муж заказал сделать два одинаковых колечка с бирюзовыми камешками. Из них одно он подарил Пушкину, другое носил сам, как талисман, предохраняющий от насильственной смерти. Взамен этого поэт обещал мне прислать браслет с бирюзой, который я и получила уже после его смерти при письме Натальи Николаевны, где она объясняла, как беспокоился ее муж о том, чтобы этот подарок был вручен мне как можно скорее. Когда Пушкин после роковой дуэли лежал на смертном одре и к нему пришел его секундант Данзас, то больной просил его подать ему какую-то небольшую шкатулочку (ту самую, что досталась потом Россету. — Авт. ). Из нее он вынул бирюзовое колечко и, передавая его Дан-засу, сказал:

— Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг, Нащокин. Это — талисман от насильственной смерти.