Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

В канун нового, 1840 года из Петербурга ушло письмо председателя Опекунского совета графа Г. А. Строганова хозяйке Тригорского — П. А. Осиповой:

«31 декабря 1839 года.

Милостивая государыня Прасковья Александровна,

вдова Александра Сергеевича Пушкина, желая воздвигнуть надгробный памятник над могилою его, — поручила мне, как родственнику и опекуну детей ее собрать описание и хотя очерк места могилы Александра Сергеевича, — дабы сообразно тому можно было сделать приличнее самый памятник. Так как нам известны дружественные ваши отношения к Александру Сергеевичу, которые сохранил он в течение всей жизни своей, — то я в полной уверенности на содействие ваше к совершению последнего долга покойному дозволяю себе обратиться к вам с покорнейшей просьбой сообщить мне хотя поверхностный рисунок с кратким описанием места, где ныне покоятся бренные останки Александра Сергеевича» {547} .

П. А. Осипова вскоре откликнулась на эту просьбу: было сделано несколько рисунков могилы Поэта в карандаше, к которым прилагалось краткое описание: «Место где могила в разстоянии от церкви 4 аршина от ската горы до могилы 2 шага — все место в поперечнике 4 сажени» {548} .

Еще раньше члены Опекунского совета граф Г. А. Строганов и граф М. Ю. Виельгорский несколько раз просили псковского губернатора А. Н. Пещурова направить «живописца для снятия вида с могилы Пушкина».

Псковский землемер И. С. Иванов, следуя поручению губернатора, выполнил рисунок и доставил его в Петербург. Работа его была одобрена и стала основанием для проектирования надгробного памятника Александру Сергеевичу.

Во французском посольстве состоялся новогодний бал, на котором в числе приглашенных был и Михаил Юрьевич Лермонтов, всего месяц назад,

6 декабря, высочайшим приказом произведенный из корнетов в поручики.

К слову сказать, на его стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен» стоит дата «1-е января», а в середине месяца оно уже было опубликовано в первом номере журнала «Отечественные записки» и подписано: «М. Лермонтов».

Сразу же после наступления 1840 года барон Луи Геккерн шлет Дмитрию Гончарову весьма любезное, дипломатичное, но жесткое письмо о его задолженности по выплате содержания Екатерине Дантес.

Трудно соразмерить суть этого письма с теми восторгами Екатерины Николаевны при описании легкой, беззаботной, обеспеченной жизни, какую вели Геккерны в Сульце, Париже, Баден-Бадене. Остается предположить, что, очевидно, и на этот раз «старик Геккерн» остается верен себе, то есть заметно искажает истину.

Барон Луи Геккерн — Д. Н. Гончарову.

« Париж. 2 января 1840.

Приехав в Париж по делам, я пользуюсь этой возможностью, так как она вряд ли представилась бы мне в Сульце, чтобы написать вам без ведома Катрин и ее мужа и чтобы поставить вас в известность о тех затруднениях, которые до сих пор мне удавалось скрывать от наших детей, но не удастся в дальнейшем, если вы не придете мне на помощь. Однако чисто отеческая привязанность, которую вы всегда питали к нашей славной Катрин, является мне порукой, что вы сделаете все зависящее от вас, чтобы не причинить ей горя, которое она испытала бы, узнав правду, в особенности теперь, когда она готовится стать матерью в третий раз. Мне очень нелегко быть вынужденным сделать этот шаг, обращаясь к вам, сударь, и если бы я не ценил по достоинству родственные чувства, доказательства которых Катрин не раз имела с вашей стороны, и в особенности если бы мною не руководило настойчивое желание избавить вашу сестру и ее мужа от всего, что могло бы им причинить малейшее огорчение, желание, которое, я совершенно уверен, вы со мной разделите, я конечно постарался бы избегнуть необходимости вам докучать.

Со времени моего отъезда из Санкт-Петербурга, события, происшедшие в моей стране, и обстоятельства, в силу которых мое правительство было вынуждено намного сократить количество своих чиновников, не дали ему возможности предоставить мне место. Таким образом, я вынужден был ограничиться только своими личными доходами, к ним я присовокупил 5000 рублей, которые вы обязались ежегодно выплачивать вашей сестре. Этого было достаточно, чтобы обеспечить скромную, правда, но приличную жизнь Катрин и ее мужу, и бог свидетель, что не было такой жертвы, которую бы я не принес, чтобы окружить моих приемных детей всем, что могло бы сделать их жизнь спокойной и приятной. Однако мне приходилось самым неукоснительным образом вести мои расчеты, и в особенности было необходимо, чтобы никакая недостача денег не нарушала моих планов. Но случилось обратное. Семья увеличилась, родились двое детей, и скоро появится третий, соответственно, увеличились мои расходы, тогда как вы оказались не в состоянии прислать Катрин условленную сумму. Я вошел в долги, срок погашения которых приближается и, признаюсь вам, у меня нет никаких возможностей их погасить. При таком трудном стечении обстоятельств, и опасаясь в особенности, как я вам сказал выше, сделать свидетелями моих затруднений тех, кто нам так дорог, я не поколебался воззвать к вашей дружбе, будучи совершенно уверен, что мой призыв будет услышан и что вы поймете мое положение.

За 1838 год остались невыплаченными 4000 рублей, также за истекший год — полностью 5000 рублей, этой суммы мне хватило бы, чтобы уплатить долги. Благоволите, следовательно, сударь, сделать все от вас зависящее, чтобы мне ее вручили. Я не требую процентов и буду счастлив, и я бы даже сказал — признателен, если, идя навстречу моему желанию, вы избавите меня от моих треволнений.

В случае, если, вопреки тому, что я ожидаю, вам будет абсолютно невозможно собрать всю сумму полностью, я осмеливаюсь рассчитывать на все ваше старание прислать мне бо́льшую часть, а остальное как только вам представится к тому возможность. Прошу извинить мою настойчивость, но вы найдете ее обоснованной, учитывая срочность дела.

Будьте добры ответить мне в Париж в адрес г-на С. Дюфура № 1а, улица Вермейль, чтобы ваша сестра и не подозревала о вашем письме, что неизбежно случилось бы, если бы вы адресовали ваш ответ в Сульц.

Примите, сударь, выражение моих самых дружеских и преданных чувств.

Б. де Геккерн» {549} .

20 января 1840 годаДанзас, служивший на Кавказе, приехал в Петербург в отпуск, данный ему на 4 месяца. Но отпуск этот слишком затянулся, и Константин Карлович возвратился в полк только 1 декабря.

Именно в этот период секундант Пушкина подробно рассказывал историю дуэли тем, кто оказался в Никольском — имении князей Голицыных, назвав составителями анонимного пасквиля князей Ивана Сергеевича Гагарина и Петра Владимировича Долгорукова. По поводу последнего писал в свое время и П. И. Бартенев: граф В. Ф. Адлерберг рассказывал ему об одном из великосветских вечеров 1836–1837 гг., на котором Долгоруков, стоявший позади Поэта, «подымал вверх пальцы, растопыривая их рогами».