Эллиот Рузвельт - Его глазами

— Пусть ваш «трудный ребенок» приедет сюда, — сказал отец. С этих пор эта кличка укрепилась за де Голлем; в течение всей конференции его называли «трудным ребенком» премьер-министра. «Трудным ребенком» отца был Жиро.

Политический узел, завязавшийся в результате нашего вторжения в Северную Африку, мягко выражаясь, никого не радовал. Как бы ни трактовать создавшуюся сложную ситуацию, нельзя забывать, что наши политические маневры спасли жизнь многим американским солдатам. Это имело огромное значение и с военной и с патриотической точки зрения. С другой стороны, теперь ясно (отец понимал это и тогда), что тут была допущена ошибка и притом серьезная. В первый вечер подход отца к вопросу определялся, по-видимому, двумя соображениями. Во-первых, он стремился найти наилучший и самый быстрый выход из невозможно запутанного положения. Во-вторых, отец понимал, что государственный департамент уже связал себя определенной политикой, и, учитывая предстоящие дипломатические переговоры, нужно было сделать все возможное для спасения его престижа. Плохо, когда совершается ошибка; но отнюдь не лучше делать вид, будто никакой ошибки не произошло. Этой общеизвестной истиной и определялся подход отца к данному вопросу. Однако, когда ошибку совершают ваши подчиненные, которым в ближайшие годы придется изо дня в день вести сложные переговоры с вашими союзниками, являющимися одновременно вашими конкурентами, вы поможете только этим последним, если оставите подчиненных в затруднительном положении. Такова вторая, в равной мере общеизвестная истина, тоже определившая подход отца к вопросу, и здесь возникало противоречие.

Во всяком случае, в вечер первой встречи было совершенно очевидно, что отцу просто интересно услышать, что скажет Черчилль, и таким образом попытаться угадать, что он на самом деле думает.

— Де Голль зазнался, — сказал премьер-министр, — и отказывается приехать сюда. Категорически! — Казалось, что Черчиллю почему-то доставляет удовольствие рассказывать о своих затруднениях.

— Не могу заставить его выехать из Лондона, — продолжал премьер-министр бодрым тоном. — Он в бешенстве от тех методов, которые мы применили, чтобы взять под свой контроль Марокко, Алжир и Французскую Западную Африку. Он воображает себя Жанной д’Арк. А теперь, когда «Айк» [3] Генерал Эйзенхауэр. (Ред.) отдал здесь власть Жиро, конечно… — Черчилль горестно покачал головой.

Сперва мягко, потом тверже и, наконец, очень настойчиво отец потребовал, чтобы де Голль был вызван в Касабланку, потому что нельзя предоставить формирование временного правительства одному человеку, будь то де Голль или Жиро, и потому что для создания организации, которая будет управлять Францией до ее полного освобождения, потребуется сотрудничество обоих этих французских деятелей.

В этот вечер у меня создалось впечатление, что в какой-то особенно тяжелый момент в прошлом Черчилль и Антони Иден либо дали де Голлю прямое обещание, либо не возражали против его требования, чтобы решающее слово в деле возрождения Франции принадлежало ему. На протяжении всего разговора премьер-министр держался очень осторожно.

— Мой «трудный ребенок», — сказал он, — рассматривает официальное признание Жиро здесь как недружественный акт по отношению к его движению Свободной Франции. — Голос Черчилля звучал торжественно. Мне снова показалось, что на самом деле его мало волновали выходки его «трудного ребенка». — Он хотел бы, — продолжал Черчилль, — чтобы ему одному было предоставлено решать, кто должен войти в состав какого бы то ни было временного правительства. Но, конечно, это не годится.

Отец предложил, чтобы Англия и Соединенные Штаты сделали де Голлю энергичное представление, указав ему, что он тотчас же лишится всякой поддержки, если не перестанет капризничать и не прибудет немедленно на конференцию. Черчилль кивнул головой.

— Я считаю, что это будет самым лучшим решением, — сказал он. — Но, конечно, в данный момент я не могу поручиться за то, как он поступит.

Далеко за полночь премьер-министр попрощался и ушел. Отец устал, но был еще полон впечатлений от своей поездки, возбужден, обрадован встречей со мной, и ему хотелось поговорить. Он улегся в постель, и потом мы с ним за разговором выкурили еще по две-три папиросы. Я был рад новой встрече с ним и, кроме того, я хотел, чтобы он разрешил некоторые недоумения, возникшие у меня в тот вечер.

— Может быть мне это только кажется, — начал я, — но я сомневаюсь в том, что премьер-министра действительно беспокоит недовольство де Голля.

Отец рассмеялся.

— Не знаю, но надеюсь выяснить это в ближайшие дни. Однако я сильно подозреваю, — на этих словах он сделал особое ударение, — что наш друг де Голль не прибыл до сих пор в Африку только потому, что наш друг Уинстон пока еще не счел нужным пригласить его сюда. Я более чем уверен, что в данный момент де Голль сделает решительно все, о чем его попросят премьер-министр и английское министерство иностранных дел.

— Почему?

— Совпадение интересов. Англичане намерены не выпускать свои колонии из рук и хотят помочь французам удержать их колонии. Уинни — великий поборник «статус-кво». Ведь он и сам похож на «статус-кво», не правда ли?

Я уловил в этих словах нотки, памятные мне еще по старому спору в Арджентии, только, быть может, они звучали теперь отчетливее. Отец улыбался каким-то своим мыслям.

— В чем дело, папа?

— Я вспомнил о Маунтбэттене, — ответил он. — Знаешь, зачем Уинстон привез сюда Маунтбэттена? Чтобы вдалбливать мне, как важно направить десантные суда в Юго-Восточную Азию.

Я удивленно и недоверчиво взглянул на отца.

— Конечно, — продолжал он, — Бирма! Англичане хотят отвоевать Бирму. Они впервые проявляют подлинный интерес к войне на Тихом океане. Почему? Из-за своей колониальной империи!

— Но какое отношение имеет к этому Маунтбэттен?

— Он — их кандидат на пост союзного верховного главнокомандующего на совершенно новом театре военных действий — в Юго-Восточной Азии.

— А как же с Европой? — спросил я. — Как со вторжением через Ла-Манш? И как обстоит дело с «уязвимым подбрюшьем Европы»? [4] Выражение, которое употребил Черчилль в одном из своих выступлений. (Ред.)

— Не беспокойся. Маунтбэттен говорит очень убедительно, но я сильно сомневаюсь в том, чтобы ему удалось убедить Эрни Кинга. У этого попробуй-ка, отними какие-нибудь десантные суда на Тихом океане! Или попробуй снять какие-нибудь десантные суда с атлантического театра!

История с Бирмой все же беспокоила меня, хотя отец и был уверен в том, что она не имеет никакого значения.

— Все это часть вопроса об английских колониях, — продолжал отец. Положение в Бирме отражается и на Индии, и на Французском Индо-Китае, и на Индонезии — все они связаны между собой. Если кто-нибудь из них добьется свободы, в остальных начнется брожение. Вот почему Уинстон так упорно стремится сохранить за де Голлем его положение. Де Голль не менее Черчилля заинтересован в сохранении колониальных империй.