Игорь Можейко - Аун Сан

— Да нет, рассказывай дальше.

Рикша приостановил велосипед, достал шерут — бирманскую сигару, угостил Аун Сана, вторую закурил сам. Поехали дальше.

— Так вот, — продолжал он. — Отвалил пароход от пристани. Тысячи людей на берегу стояли. Все смотрели и не верили, что колокол все-таки согласится уехать из Бирмы. И правда, только пароход дошел до середины реки, как видим — колокол начинает съезжать к одному борту. Англичане засуетились, стараются удержать. А пароход от тяжести набок клонится. Колокол пошел рвать цепи, которыми его привязали. Разорвал, нырнул в реку и был таков. Только вода столбом поднялась.

Заговорившись, рикша въехал в стаю бродячих рыжих собак. Собаки с визгом бросились врассыпную. Дорога пошла в гору. Снова стал виден исчезнувший было за крышами домов и вершинами пальм конус Шведагона.

— Так вот. Вода столбом поднялась, и нет колокола. Англичане, конечно, забегали. Неприятно ведь — на глазах всего Рангуна такой позор. Не захотел колокол в Англию ехать, и ничего они поделать не смогли. Ну и войск они тогда понагнали! Да и не только войск — всех кули из порта привезли, водолазов достали. Три дня бились — все хотели колокол со дна поднять. А он с каждым разом все глубже и глубже в тину уходит. Все ходили смотреть, как англичане с колоколом воюют. И я ходил. Но колокол не поддался. Нет, не поддался.

Рикша говорил о колоколе, как о живом существе, и Аун Сан представил себе оживший колокол, который рвет цепи и ныряет в реку, только чтобы не покидать Бирму.

— Ну, чего же замолчал? Увезли они его все-таки?

— Не торопи, брат. Все в свое время. Значит, отступились англичане. Тогда приходит к губернатору один поунджи — монах, вернее много людей пришло, но товорит за всех один: «Обещаете, что колокол теперь не возьмете?» Губернатор отвечает, что чего же обещать, если его достать нельзя. «А мы, — поунджи говорит; — его достанем». А губернатор говорит: «У вас это не получится. Если, — говорит, — мои солдаты не смогли, то никто не сможет». — «А ты разреши, — поунджи отвечает, — нам, бирманцам, его из реки вытащить. Только тогда, — поунджи говорит, — пусть англичане его снова не увозят»: Ну, губернатор усмехнулся и согласился. Чего же ему не согласиться, если он в себе уверен? Пришли тогда к реке пять тысяч человек. А может, и больше. Самые большие мастера на реку выехали на плотах и лодках. Зацепили колокол и вытянули на берег. Все вместе тянули. Колокол ведь хотел вернуться в Шведагон. И не сопротивлялся. Так его через весь город обратно провезли, от тины и грязи очистили, и вот стоит теперь.

Рикша затянулся шерутом и, явно сожалея, что такая интересная история закончилась, добавил:

— А как такой позор губернатор пережил — ну просто не знаю. Жена его, наверно, ругала. А может, и совсем ушла. И пароходы, и солдаты, и водолазы, а колокол не захотел уехать и не уехал. Вот так-то!

По сторонам дороги росли могучие деревья, смыкаясь кронами над мостовой. Рикша выехал на широкую площадь, окруженную тростниковыми хижинами. Казалось, Аун Сан снова вернулся в Натмаук. Посреди площади был поросший травой круг, и на нем сидели, лежали, стояли молодые ребята. Некоторые читали книги, некоторые просто, разговаривали. Направо от площади уходила зеленая улица.

— Вот и Камают, так площадь называется. Тут уже все студенты. Направо — университет. Тебе куда? В приемную комиссию?

— Да.

— Я так и подумал, не первого везу.

Проехали по аллее мимо большого серого здания.

У следующего остановились.

— Ну счастливо тебе учиться, — сказал рикша. — Может, увидимся.

Секретарь приемной комиссии Рангунского университета обратил внимание на приехавшего из провинции паренька, в аттестате которого было сказано; «Особо отмечаются успехи Маун Аун Сана в математике, языке пали и английском языке».

Секретарь отложил перо и внимательно посмотрел на будущего студента. Перед ним стоял худой, угловатый юноша, даже скорее подросток, на вид ему было лет пятнадцать, не больше. Скуластый, большеглазый, темнокожий, резко очерченные губы и прямые, непослушные волосы, остриженные длиннее, чем носили в Рангуне. Юноша был одет в стираную белую рубашку и домотканые лоунджи. («Мог бы приодеться получше для приемной комиссии», — мелькнула мысль у секретаря.)

— На какие лекции в университете хотите записаться? — спросил секретарь.

— На английскую литературу, современную историю и политические науки.

— Не лучше ли вам подать на математику? У вас к ней склонности, а безработных литераторов и политиков в Бирме уже достаточно.

Секретарь улыбнулся и придержал улыбку на лице чуть подольше, чем хотелось, — ждал ответной. Но ее не последовало.

— Я не буду безработным политиком, — ответил Аун Сан.

Секретарь отметил про себя, что он говорил на правильном английском языке. Только произношение хромало. Ужасное произношение.

Слава богу, что хоть так говорит. И сказал более официальным голосом:

— Потом будете раскаиваться. Экзамены начинаются послезавтра, получите ключ от комнаты общежития… Следующий.

Аун Сан шел по тенистой аллее к общежитию. Все его имущество умещалось в мешке, который он нес на плече. Он всматривался в лица встречных. Вот идут трое, в шуршащих шелковых лоунджи, с кожаными портфелями в руках. Английские фразы, которыми они перекидываются, точны и правильны. Этим не надо беспокоиться о работе. А вот идет парень, одетый попроще, читает книгу на ходу. «С ним я познакомлюсь», — думает Аун Сан. Как велик университет! Вот уже минут десять идет Аун Сан по дорожкам, а все новые здания выглядывают из-за манговых деревьев, все новые аллеи пересекают его путь. Ба Вин говорил, что здесь около пяти тысяч студентов. Они даже издают свой журнал и имеют совет, который решает студенческие проблемы.

Комната в общежитии невелика. Четыре шага в длину, четыре в ширину, окно, кровать с москитной сеткой, стул и столик, который, видно, верно служил его предшественникам. Он исписан формулами и закапан чернилами. Аун Сан присел на кровать, скрипнули пружины. Вот так начинается новая жизнь.

Кем он будет? Писателем. Конечно, писателем, в этом нет никакого сомнения. Еще в енанджаунской школе говорили, что у него есть талант. Может быть. Когда он прочитал свои стихи Ma Ни Ни из их класса, та не поверила, что он мог их написать. Сказала, что списал из журнала. Когда это было? Уже год прошел. Но он будет писать романы. О том, как живут нефтяники в Енанджауне, о своем деде — он давно хочет написать роман о своем деде. Только издадут ли такой роман? Но если не сейчас, то после освобождения Бирмы. Ведь не может быть, чтобы англичане остались здесь навсегда…

В проем двери заглянул незнакомый парень.