Роман Белоусов - Граф Сен-Жермен

Политическая ситуация здесь была сложная, преобладало, однако, влияние Англии, чему немало способствовала ловкость «чернобурой лисицы».

Подозрительный посол Хэмбри ревниво следил, чтобы ни один из его соотечественников не мог проникнуть ко двору, не будучи представленным им самим лично. Это обстоятельство осложнило действия Дугласа. Когда он явился к английскому послу, надеясь, что тот его не знает, Хэмбри обошелся с ним весьма сухо, наотрез отказав представить императрице. Возможно, посол почувствовал что-то неладное в этом соотечественнике или просто-напросто был каким-то образом осведомлен о его секретной миссии. Так или иначе ситуация для тайного агента с самого начала сложилась неблагоприятная. Кончилось тем, что, не сумев ни с кем войти в контакт и наладить отношения, Дуглас вынужден был сообщить в Париж, что испытывает значительные затруднения. Вскоре он и вовсе оставил Петербург.

Его попутчица Лия де Бомон (назовем здесь д'Эона соответственно той женской роли, которую он играл) оказалась более удачливой. Хорошенькая и наивная, она не вызвала подозрений даже у прозорливого Хэмбри. Ей удалось познакомиться с одной из фрейлин, некой Надеждой Штейн, и войти к ней в доверие. Этому помогло рекомендательное письмо от ее подруги Софьи-Шарлотты, дочери герцога Мекленбург-Стрелицкого. К чему приведет это знакомство переодетого кавалера с девушкой, мы увидим ниже. Но главное достижение заключалось в том, что «племянница» добилась тайной встречи с вице-канцлером графом Воронцовым, сторонником сближения с Францией.

Во время этого свидания девица де Бомон представила свои полномочия и передала графу заветный томик Монтескье, пояснив, как следует им воспользоваться. Уже через два дня она была представлена вице-канцлером императрице. Больше того, то ли по его совету, то ли потому, что понравилась Елизавете Петровне, девица де Бомон была назначена «чтицей императрицы».

Можно сказать, успех превзошел все ожидания, и хитроумная «чернобурая лисица» осталась с носом.

Однако сделано было лишь полдела. Теперь предстояла задача, пожалуй, потруднее: попытаться убедить Елизавету Петровну восстановить былые отношения с Францией. И в этом, прямо скажем, чтица оказалась удачливой.

Красноречиво обрисовав те выгоды, которые сулит такой союз, де Бомон продемонстрировала поразительную для девицы осведомленность в вопросах европейской политики и незаурядные дипломатические способности. Что касается секретного поручения принца Конти — убедить Елизавету Петровну в том, что тот питает к императрице нежную страсть и рассчитывает если не разделить вместе с нею трон, то хотя бы на место главнокомандующего русской армией, в этом девица не преуспела. Вернее сказать, «ее» услуги запоздали: к тому времени отношения Конти с королем настолько испортились, что он был отстранен от руководства «секретом короля» и впал в немилость.

Не следует, однако, преувеличивать заслуги «девицы де Бомон» в переориентации русской политики. Для этого у Петербурга возникли серьезные основания. К тому моменту в Европе произошли чрезвычайные события. Франция, которая в течение двух с половиной веков вела с Австрией ожесточенную борьбу за политическое превосходство, неожиданно еще в мае 1756 года заключила с ней союз. Против кого? Против Пруссии, которой еще недавно так покровительствовал версальский кабинет. Не вдаваясь в причины столь неожиданного поворота французской политики, можно сказать, что это изменило всю расстановку сил на континенте и ускорило начало Семилетней войны.

Поэтому красноречие девицы де Бомон упало на подготовленную почву. В Петербурге всерьез обдумывали возможность присоединения к франко-австрийскому союзу. Для этого, считали здесь, необходимо, чтобы версальский двор прислал своего дипломатического представителя. Об этом Елизавета Петровна собственноручно написала в дружеском послании Людовику XV. Доставить его взялась девица де Бомон, которой императрица вполне доверяла.

Когда д'Эон, вновь наконец-то облачившийся в мужской наряд, рассказывал Людовику XV о своих похождениях, тот весело смеялся. И, как бы поощряя молодого шевалье, сказал:

— Пожалуй, со времен Ахилла, жившего на острове Скерос среди женщин и носившего их одежду, никому не доводилось так ловко пользоваться женским нарядом.

— Смею заметить, сир, — решился возразить д'Эон, обласканный приемом, — коль скоро Ваше Величество вспомнили греков, надо бы назвать еще одного — Геракла, который носил женскую одежду, когда жил у лидийской царицы Омфалы.

— Дорогой шевалье, — Людовик XV снисходительно улыбнулся, как бы прощая дерзость, — Геракла принудила к такому маскараду жестокая Омфала. Вы же, как доблестный Ахилл, сами облачились в дамское платье и пошли на опасное приключение по доброй воле. Не так ли, господин д'Эон? — пристально глядя на него, произнес монарх.

Что оставалось сказать? «Конечно сам, конечно по доброй воле». Удовлетворенный ответом Людовик щедро вознаградил удачливого разведчика. И тут же дал ему новое поручение: отправиться обратно в Россию, но теперь уже не под видом девицы, а в нормальном мужском костюме в качестве секретаря поверенного в делах при русском дворе. На эту должность был назначен все тот же Дуглас.

Но мог ли д'Эон появиться в мужском наряде там, где только что изображал женщину? Его наверняка бы опознали, разразился бы скандал и неизвестно, чем бы он кончился.

Поэтому, дабы не дразнить гусей и не разоблачить «Лию де Бомон», решено было представить д'Эона как родного ее брата, будто бы впервые оказавшегося в Петербурге. Русским оставалось только удивляться тому, что брат и сестра походили друг на друга как две капли воды.

Тем временем в Европе запахло порохом. Россия открыто приняла сторону Австрии и Франции против Пруссии. И восьмидесятитысячная русская армия, расположенная в Лифляндии и Курляндии, получила приказ начать совместные с войсками Марии-Терезии и Людовика XV действия против Фридриха II. Началась так называемая Семилетняя война, унесшая сотни тысяч солдатских жизней и принесшая огромный материальный урон воюющим державам.

В это трудное и тревожное время кавалер д'Эон вновь проявил себя умным и тонким политиком. Своими советами он немало содействовал укреплению русско-французских отношений, и Елизавета Петровна вполне могла быть довольна братом Лии де Бомон, оказавшимся столь же смышленым и, как ей казалось, столь же преданным. И когда потребовалось послать в Париж верного человека, который доставил бы туда подписанный императрицей договор, а также план военных действий против Пруссии, выбор пал на д'Эона. Поручение было ответственным и рискованным.