Татьяна Дашкевич - Фатьянов

Соловьев-Седой не значился в штате театра. Поэтому он оказался без продуктовых карточек, без жилья. Долго искала измученная семья, где приютиться. И только в пригороде, неподалеку от элеватора, им согласились сдать комнату. Там и поселились Василий Павлович, Татьяна Давыдовна Рябова и Наташа. Пианистка Татьяна Давыдовна скоро нашла работу — она аккомпанировала певцам на фисгармонии. Выступала жена композитора в основном в колхозах, где «платили» мукой, овощами, молоком. Это — надежней денег и карточек.

«Я с Татьяной и Наташей живу в проходной комнате метров восемнадцать. Дома деревянные и зимой продуваются насквозь. Получил письмо от Сергея (родной брат композитора — Т.Д.). Он ранен, лежит в лазарете. Просит прислать папиросы (махорка ему надоела), а я сам папиросы не курил уже с полгода», — писал Василий Павлович о своей жизни сестре Надежде.

Пробиралось по тыловой России и письмо Алексея к сестре: «Родные, как вы чувствуете себя в этой самой Бессоновке? Карточки получил, спасибо. Они пришли как раз вовремя. Живу, вроде, ничего. Получил от военного совета премию 1000 рублей. А, что они, если стакан макарон стоит 80 рублей. Пишу сейчас мало, прошусь на фронт. Не пускают. 18 мая еду на полтора месяца в Уфу, потом обещают отправить на фронт. Хорошо бы. Из театра получил письмо. Они в Свердловске. <���…>… Театр живет в меру скучно. Здесь сейчас жара и столбы пыли. Одно слово — степь. Целую, обнимаю вас крепко. Пусть Ия напишет. Алексей». Это письмо написано в Чкалове, в мае 1942 года.

Как по-военному похожи эти письма двух людей, которым предстоит создать великие, вечные песни…

Они не могли не встретиться и встретились в жаркий летний день, ища прохлады в тени молоденьких тополей городского сквера. Пыльные голуби выхаживали по дорожкам в поисках пропитания. Узнав круглые очки и рыжеватый чуб автора замечательной песни на стихи А. Чуркина «Вечер на рейде», Алексей подошел к нему. Высокий, в огромных сапогах, застиранной гимнастерке, щегольски запрокинутой набекрень пилотке на пышных волосах, он произвел впечатление на композитора. Соловьев-Седой воочию увидел русского богатыря, пришедшего в сороковые из сказок и былин.

Он как-то сразу расположил к себе Василия Павловича. Без вступительных слов и без тени лести, с присущей ему дружелюбной радостью похвалил его песни, которые слышал в исполнении Леонида Утесова, Ирмы Яунзем. Тут же напел свои стихи «Гармоника», продемонстрировав и прекрасный голос, и неплохие композиторские способности:

У Алексея Фатьянова всегда вместе со стихотворением появлялась если не мелодия, то музыкальная интонация и оригинальный ритм. Часто они становилось основой песни. Природное чувство песни, которым был одарен Фатьянов, остается редчайшим даром в людях.

«Если есть любовь с первого взгляда, то это был тот самый случай, — напишет композитор через несколько десятков лет в своем очерке «Алексей Фатьянов». — Не думал я тогда, не гадал, что этому парню суждено так прочно и навсегда войти в мою жизнь».

Там, глядя на темные воды Урала, Алексей рассказывал Василию Павловичу о родных Вязниках, где любят петь, взволнованно читал стихи, пел, и полностью покорил композитора своей открытостью. «Все в нем было русское и все — сродни песне. Я тогда сказал ему, что мы, пожалуй, сможем вместе создать что-то интересное». На другой день они уже пытались что-то сочинить. Сразу появилась песня для голоса и хора, та самая «Гармоника», которую солдаты называли «Полушалком»:

Песня эта не получила большой известности. Может быть, оттого, что была отголоском ложного, литературного романтизма недавней гражданской войны. Все же кавалерийская тематика не совсем вписывалась в картину этой железной войны, несмотря на конные рейды генералов Белова и Доватора и на то, что обозная конно-гужевая тяга не подводила. Исполняли «Гармонику» в ансамбле, но народ ее не подхватил. Но уже следующая, «Песня мщения», которая появилась на стихотворение Фатьянова «Я вернулся к друзьям», весь второй год войны была «в бою». Она была рекомендована к Сталинской премии, она скорбела о боли потерь:

Это была понятная и близкая солдатам стихия народной песни, народного слова. Скупые и точные слова могли стать рядом с гениальной песней о войне — выстраданном «Черным вороном», с песней-разговором «Ой, да не вечер…».

В проходной комнате продуваемого насквозь домишка, за кухонным столом, поэт и композитор просиживали часы и дни. Тут же лежали развернутые тетради со стихами, пришедшими в ночной казарме. Они то не могли наговориться, то принимались что-то напевать, мурлыкать, спорить, перекрикивая друг друга и пеньем, и речитативом. Татьяна Давыдовна предложила было раздобыть пианино и заняться композицией по-человечески… Но Соловьев-Седой только отмахнулся — что, мол, время терять на поиски инструмента, если уж суждено, то песня получится…

Они чувствовали родство своих творческих истоков. Скоро Василий Павлович, который был старше на двенадцать лет, стал называть друга «сынком», а себя — «папой». Может быть, в этом шутливом обращении скрывалась мечта его о сыне, которой не суждено было исполниться. Дочь Наташа родилась глухонемой и никогда не услышала музыки отца. Родители страдали вместе с девочкой, но не унывали, хотя Наташа и осталась единственной дочерью супругов.

Во время войны всякое задание — боевое, даже если ты в тылу. Скоро поэт с композитором и инструмент получили, и сменили рабочий «кабинет» в комнатном проходе. Не по своей прихоти — по приказу командования. Им предстояло написать марш.

Маршируют и армии, и дивизии, и гарнизоны. Хорошо, коли сопровождает это действо собственный духовой оркестр. Тогда и трубы блестят, и барабаны грохочут, и шагается на марше веселей. Но в походных условиях никто не станет обременять бойцов тяжелыми инструментами или водить в бой музроты… Самая простая и легкая музыка — та, что всегда с собой: громкий хор солдатских глоток — строевая песня. Так решило политуправление Южно-Уральского военного округа. Решило и приказало явиться рядовому Фатьянову и штатскому Соловьеву-Седому. Им разъяснили задачу. И стали ждать чуда, ибо людям не творческим все, что рифмуется и поется, кажется нерукотворным и чудесным. Для сочинительской работы предоставили рояль в Доме Красной Армии, куда можно было являться в любое время суток: марш нужен был срочно — аллюр три креста.