Татьяна Дашкевич - Фатьянов

Он не знал, и никто не знал, что дни его уже сочтены. У него развивалась аневризма аорты, а обращаться к врачам было не в его привычках. Кончину его приблизила цепочка огорчений и обид.

…После пожелания Кларой Никитиной «дорожки скатертью» Фатьянов к своим владимирским друзьям больше не приезжал. Они уже давно помирились, но он церемонился и ждал какой-то реабилитации. Однажды в два часа ночи у подъезда Никитиных остановилось такси. Из него вышел Сергей и поднялся домой.

— Вот, задержался в Москве, сказал он проснувшейся Кларе Михайловне. — А я не один. С Алешей.

— А где Алеша? — Оглядывается Клара Михайловна.

— Он там внизу, в машине… — Отвечает ей муж. — Он сказал, что ты его выгнала. Ждет, чтобы ты его пригласила.

— Сережа, два часа ночи, я из постели… Иди, скажи, чтобы не валял дурака, а поднимался — и все! А я накрою на стол…

Но он не дождался, пока его пригласят, и уехал в гостиницу.

Дальше все развивалось по известному сценарию. Свободного люкса не оказалось. С соседом они разговорились, выпили, и, как водится, стали петь. Дежурная по обыкновению вызвала милицию…

Пришел милиционер, Алексей Иванович оказал ему жуткое сопротивление, и его арестовали.

Эта гостиница стала для Фатьянова тенью «Англетера».

Утром Никитин позвонил туда:

— Там у вас где-то в «люксе» Фатьянов…

— Ваш Фатьянов не в «люксе», а в тюрьме! — Ответил раздраженный голос администраторши.

Сказать, что Никитину стало нехорошо — ничего не сказать. Ему показалось, что весь мир летит в бездну чудовищной несправедливости. И он, обычно сдерживающий сильные эмоции, грохнул телефонной трубкой о столешницу.

В этот ранний утренний час на работу шел их общий знакомый Николай, который имел звание заслуженного адвоката. Навстречу ему милиционер вел Алексея Фатьянова и бережно нес чемоданчик поэта, заключенного в наручники.

— Коля! — Воскликнул Алексей Иванович, обрадовавшись встрече и огорченно добавил: — А меня арестовали!

— В чем дело? — Спрашивает адвокат у милиционера.

Тот стыдливо поясняет, что поэта посадили в КПЗ на пятнадцать суток за хулиганство, и он его ведет уже из зала суда, который только что прошел.

— Коль, пивка бы выпить, а там — хоть на Колыму! — Сказал Фатьянов тоном, каким, вероятно, просят о последнем желании. — Ну, скажи ты этому остолопу, что я не убегу…

— Николай Николаевич, на вашу ответственность, — Пожал плечами милиционер.

— На мою, — Согласился Николай Николаевич.

Ресторан был рядом.

Они оставили в залог фатьяновский чемоданчик и прошли в зал.

Там, отхлебывая горькое и желанное пиво, Алексей Иванович рассказал приятелю о своих злоключениях. Бывший судья, нынешний адвокат, сразу поднял всех, кого мог. Алексея Ивановича отпустили, но три дня он все же просидел. В отпускных документах значилось, что заключенный Фатьянов освобождается временно из-за возникших проблем со здоровьем. Он был обязан подлечиться и вернуться во Владимирскую КПЗ, дабы отсидеть положенные пятнадцать суток…

Получив из милиции известие о буйствах поэта, Союз писателей созвал собрание. На нем в очередной раз Фатьянова лишили членства на полгода, сняли с очереди на квартиру, и обязали лечиться от алкоголизма. Галина Николаевна очень переживала «квартирный вопрос». Угол их ветшал, становился все старее и хуже.

Итак, Алексея Ивановича обязали лечиться. И снова на память приходят злоключения Сергея Есенина. Ни тот, ни другой не были алкоголиками, не страдали зависимостью от спиртного, но согласие на лечение давали. А что было делать Фатьянову? Его буквально загнали в угол. Как в свое время Есенина спасали от тюрьмы в психушке, инкриминируя молодому человеку и поэту алкогольное изменение личности…

На этом собрании Фадеев, который звал Фатьянова в Переделкине «палачом», говорил прямо, как хороший мальчик на совете дружины:

— Безобразие! В Союзе одни хулиганы! Один верхом на священнике ездит, другой улицы во Владимире метет… Распустились все, куда это годится!

Речь шла о Михаиле Луконине и Сигизмунде Каце. Они были в Омске, там в гостинице играли в карты со священником. Играли в «дурака», и кто проигрывал, тот становился на четвереньки, а на нем «ездил» выигравший.

…Галина Николаевна повела мужа к наркологу.

Врач обратился к нему, как к заправскому алкоголику — на «ты», грубо:

— Ну, что стоишь? Давай, раздевайся!

Фатьянова это задело. Он ответил, прося тактичного к себе отношения. Но в ответ услышал следующее:

— Ну-ка ты, иди, проспись, а потом придешь лечиться.

— Да я тебя сейчас пришибу, штафирка! — Сжал кулаки Фатьянов, и на лбу его выступил холодный пот.

Галина Николаевна увела Алексея Ивановича домой.

А дома случился сердечный приступ.

После этого случая Алексей Иванович стал беречься. Что-то внутри понуждало его жить в непривычном щадящем режиме. Он больше бывал на воздухе, больше отдыхал, словно пытаясь нащупать берега иной жизни — жизни взрослого мужчины.

Болезнь, казалось, оставила его, и они с Галиной Николаевной поехали в Ковров, чтобы десятого октября поздравить с днем рождения Сергея Никитина. В Коврове жила мама Сергея, и часто семейные праздники отмечались у нее. Там все любили Фатьянова: мама, тетка, дядя Коля Герасимов — все называли его Лешенькой и прекрасно к нему относились.

Он сидел тихий, смиренный, внимательный ко всем, он для каждого находил ласковое словцо. Там, за столом, среди здравиц и праздничных пожеланий, он сказал невпопад и вдруг:

— Я умру сразу, в одночасье, где-нибудь под забором. И меня похороните рядом с Есениным.

Смертельно обиженный ребенок, решил умереть назло жестоким и умным взрослым. Он не хотел взрослеть. И ему было не дано свыше.

Эти слова отчего-то всех близких встревожили, но никого уже не удивили.

Как росинки на ягодах крыжовника, сверкнули на глазах поэта последние слезы.

Таким было это прощание с его земным раем — отчей Владимирщиной.

— Галя, ему нужен повышенный уход… — Нелепо посоветовал кто-то Галине Николаевне.

Алексей Иванович любил поездки на речных трамвайчиках.

Пристань была рядом с Киевским вокзалом, буквально в нескольких метрах от дома на Бородинской. Он с детьми катался на трамвайчиках по Москва-реке. И один, бывало, садился на палубную скамью, сидел, смотрел на воду и ехал до Парка культуры. В Парке культуры на то время открылся павильон чешского пива. Обыкновенно он доезжал до парка, заходил в павильон, выпивал кружку пива и возвращался домой…

Близился день рождения Галины Николаевны.

Загодя, за полмесяца, она с домработницей готовились к приему гостей. Алексей Иванович пошел прогуляться. Как всегда, он доехал на трамвайчике до павильона, а на обратном пути внезапно почувствовал себя плохо. На палубе он потерял сознание, очнулся на последней станции оттого, что его приводят в чувство, трясут. Встал и едва добрел до дома.