Татьяна Толстая - Куда делся «совок», когда исчез Союз

А если посылают письмо — так в письме ничего не напишешь. Сложными путями передаются письма, там всё не прямым текстом. И эмигранты, которые уехали и очень плохо жили по началу, народ жил очень бедно, многие из них чувствовали, что если они будут, как они ужасно живут людям, которые остались жить в Советском Союзе, то это будет как-то неприлично. В Советском Союзе же всё равно хуже, а они бедные, голодные, но всё равно на свободе. И была такая манера, глупая, но понятная, фотографироваться, прислонившись к чужому автомобилю — типа ОК, вот, уже приобрёл. Да ничего ты не приобрёл, в одной маленькой комнатке жили две семьи. Петя Вайль покойный, царствие небесное, много смешного рассказывал о том, как они бедствовали. Много весёлых и хороших книг они с Генисом написали о своих приключениях в эмиграции, о русской культуре, об общемировой культуре, это великие путешественники и великие кулинары были. Так вот, Петя Вайль рассказывал, что голод доходил до того, что он воровал в магазинах. «Пошёл в белых брюках, украл кусок мяса, сунул в карман. Только выходя через кассу, посмотрел на себя: выгляжу как-то странно — мясо потекло через левый карман». Такие вот были вещи, да.

Однако назад, к нашим баранам. Поехать никуда было нельзя. Это отдельный сюжет о том, как ты пытаешься, думаешь: ну вот, например, в Болгарию. Курица не птица, Болгария не заграница, это известно, но всё-таки. Пытаешься купить туристическую путёвку: Болгария, ГДР, Чехословакия до 1968 года. Пытаешься это купить — ты должен проходить какие-то организации: партком твоего института, если ты где-то в институте работаешь или учишься (если студент — по-моему, безнадёжно), в райкоме комиссии, ещё где-то. Тебя обязательно зарежут на одной из этих стадий, тебе пройти не дадут. При этом ты должен сдать анализы крови и мочи, ещё какие-то энцефалограммы — зачем, неизвестно. Тут начинался абсурд: сидят пенсионеры в этой комиссии, ты приходишь, и пенсионеры тебя допрашивают: «А каково международное положение в Уганде?». «Ужасное». Эти поездки за границу существовали между 1956 годом и 1968-м. Это была короткая оттепель, после 68 года уже ничего никак. Мне не удалось ни разу поехать за границу до новых времён, потому что после чехословацких событий это всё накрылось медным тазом. А мои старшие сёстры ещё где-то в 58 году были в Германии и Чехословакии. Казалось, что это полёт на Марс. Они тоже проходили комиссии, и вот сестра Катя рассказывала, что ей достался такой вопрос: какое международное положение в какой-то стране, я не знаю, в какой. И поскольку она понятия не имела, где эта страна находится, то она так сделала: «Ох! Ужасно!». Ну, девушка сочувствует — пропустили девушку.

Итак, про заграницу забудьте. Это для души — за границу поехать. А жизненно важные вещи — это, конечно, жильё, еда и одежда. И вот эти три столпа, на которых держится жизнь, особенно женская, потому что мужчины в магазин особенно не ходят. У Вас в семье ходят?

Дзядко: Бывает.

Толстая: Бывает, но они что-нибудь не то сделают в магазине.

Дзядко: Вы обещали рассказать, кстати, про списки в магазинах.

Толстая: Сейчас-сейчас, всё расскажу. Я хочу сказать, что мужчины это себе плохо представляют. Всё надо купить, купить надо разумно, потому что есть дети, которых надо кормить, купить надо с запасом, с учётом того, когда приходят гости, чтобы из ничего сделать что-то — как Христос, дать всем пять хлебов — и вот народ сыт. И всё остальное тоже на женщине, мужчине доверяется только сдать посуду.

Дзядко: И ничего не изменилось в этом смысле.

Толстая:Понимаю, но изменился ассортимент, потому что теперь что происходит сейчас с мужчиной на рынке? Во-первых, он приносит вот такую морковку, потому что видя мужчину, продавщицы (они там тоже не дуры, на рынке) подсовывают ему неходовой товар, потому что понимают: большое принёс, хорошее — это же хорошая морковка, раз она большая! Потом, он берёт овощи — картошечки два, три кило. Он берёт не глядя, ему подсовывают гниль. Я помню, стою в магазине, мужик передо мной берёт селёдку, уходит, я говорю: «И мне селёдку». Она говорит — ?! Я говорю: «А как же Вы ему дали?» Она: «Мужчина…». То есть то, что дома у него есть женщина, которая тоже эту селёдку будет есть, не учитывалось. «Не бери эту селёдку, сестра» — такой был её месседж.

Вот есть улица Волхонка в Москве, она у разных людей ассоциируется у людей с разными вещами. Для одних это Пушкинский музей, конечно, для других — Институт философии, для третьих — в этом здании, в Институте философии, жил Пастернак, один из его адресов. А для меня Волхонка — это место, где поздним ноябрьским вечером, в сгущающихся сумерках и заметаемая снежной крупкой, я шла с двумя малыми детьми и вдруг вижу, что в магазине дают гречку. И человек всего 15 в очереди, ничего страшного — какой-то час постоять. А самое главное, что её дают 2 кг в одни руки, а у нас этих одних рук три, значит, 6 кг гречки я сейчас получу! Это же можно зиму перезимовать на 6 кг гречки, это неслыханно, я никогда этого не забуду. Какое счастье, что я взяла двух маленьких детей с собой. А я их волочила как раз в художественный кружок в Пушкинском музее — да пропади он пропадом, всё равно ничего хорошего из этого кружка не вышло — их отучили рисовать навсегда! Но я их держала за руки: вот они, дети-то! И хотя стояли женщины, у них тоже дома были маленькие дети, но предъявит-то было некого, а я предъявила. Эти вещи не забываются никогда, и я никогда не забуду улицу Волхонку и счастье, которое мне на ней открылось.

Дзядко: Браво. Про жильё Вы обещали рассказать.

Толстая: Сейчас продолжу про еду, потом про жильё, а может, буду перескакивать. Про жильё — это надо расчехлить новые гусли и начать их перебирать. С едой такая была вещь: были столы заказов. Стол заказов — это было такое место при магазине, где ты мог купить дефицитный продукт. А дефицитным продуктом считалась, например, югославская ветчина, потому что она делалась из мяса, видимо, потом та же гречка — страшный дефицит, потом плохой, советский растворимый кофе и баночка сайры — очень ценная вещь. И для того, чтобы это всё приобрести, выдавали либо праздничные заказы на работе, либо надо было купить в столе заказов. Но там был ассортимент победнее, потому что побогаче — это стол заказов для организаций. Например, для Союза писателей, куда я тоже проникла как член Союза писателей и как внучка А. Н. Толстого и получила даже два талона на семью. поэтому я брала заказы себе. Вот глаз мой упал на растворимый кофе. Его нельзя было просто так приобрести: в нагрузку к нему нужно было купить несколько неприятных, траченных мышами, с жучками внутри, продуктов. Какую-нибудь крупу ячневую, например — не знаю, что это за ячневая крупа, из чего она делается, но есть это было невозможно. Но тогда будет кофе. И думаешь, сколько денег, сколько чего, иногда покупаешь. Если получаешь от организации, то это более-менее ничего.

Читать дальше