Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни

Что произошло? Почему его безобразное лицо, лишенное и намека на обаяние, приобрело вдруг сходство с Аполлоном? Почему эти невыразительные глаза вдруг зажглись огнем гениальности? Почему этот музыкант-неудачник молниеносно сравнялся с Бетховеном и Вагнером? Почему? Почему? Почему? Айседора не ищет ответа на эти вопросы. Просто она знает, что любит Капле, как любят грозу, освобождающую чувства, как любят небо, освобождающее ум, как она любит свое тело, освобождающее душу — Ненависть? Любовь? Все это слова, одни лишь слова, они ничего не значат, думает она. Ненависть к Андре Капле? Это была попытка противостоять тому бурному течению, которое несло ее к этому человеку и бросило, в конце концов, в его объятия, несмотря на сопротивление. Она начинает понимать, что для нее любовь и желание будут всегда синонимами. Поцелуй в губы «прокаженного» Капле — это своего рода перелом в ее жизни. Становясь его любовницей, она окончательно овладевает своим другим «я», о существовании которого она словно и не подозревала. До того дня, когда автомобиль сделал резкий разворот на сельской дороге недалеко от английского замка.

В конце лета Айседора вернулась в Париж вместе с Зингером, совершенно здоровым, но более чем когда-либо опасающимся смерти, после того как побывал вблизи от нее. Опыт супружеской жизни продлился не более двух месяцев и закончился полным провалом. Совместная жизнь продолжалась, но Зингер отказался от идеи женитьбы.

Теперь надо было вернуться к работе и найти помещение для школы танца. Зингер хотел, чтобы она находилась на юге, в Болье-сюр-Мэр, но Айседора находит такое решение непрактичным из-за большой удаленности. Ей сообщили, что продается особняк художника Жервекса, прославившегося портретами особ из высшего общества и обнаженными фигурами в фиолетовых тонах. Это большое современное здание в Нейи-сюр-Сен, дом 68 по улице Шово, не очень красивое, но окруженное прекрасным парком. Зингер тотчас покупает его и дарит Айседоре. А она устраивается там с детьми, ученицами, Элизабет и недавно приглашенным молодым музыкантом по имени Генер Скенэ.

Бывшая мастерская художника занимает обширное помещение с высокими потолками, напоминающее часовню. Айседора: велит затянуть его своими знаменитыми голубыми занавесями. Там она танцует дни и ночи напролет под аккомпанемент Скенэ. Дети с няней живут во флигеле, среди парка, и музыка не нарушает их сна.

Поль Пуаре стал завсегдатаем их дома, он рисует эскизы туник для выступлений Айседоры и для нее же — изысканные выходные платья. Именно ему в ноябре 1912 года она заказывает оформление мастерской в персидском стиле в связи с предстоящим большим приемом, который Лоэнгрин задумал устроить для великосветского Парижа. Показав хозяйке дома свои наброски и планы, Пуаре присылает плотников, обойщиков, портных, и через неделю как по мановению волшебной палочки вырастает дворец из «Тысячи и одной ночи». Пол устлан пушистыми восточными коврами, сама «часовня» превращена в тропический сад под сине-золотым балдахином, со столиками на две персоны, расставленными так, чтобы парочки могли без помех наслаждаться уединением за рядами экзотических растений. Посередине — изящный, как на персидских миниатюрах, фонтан, вода из которого бьет прямо из-под земли и дождем ниспадает в бассейн из хрусталя, переливающегося всеми цветами радуги. Но особенно поработал Пуаре над оформлением мезонина, где он решил поместить потайную комнату, сосредоточив в ней все наслаждения Востока. Тяжелые занавеси из черного бархата ниспадают до пола, отражаясь в широких зеркалах, усыпанных золотыми звездами и покрывающих стены. Повсюду расставлены мягкие диваны с шелковыми подушками, шитыми золотом, располагающие к гаремной неге. Окна заколочены, а двери, покрытые серебристыми пластинами с геометрическими рисунками и украшенные двойным черным крестом, напоминают этрусские погребения.

Пуаре держал все в секрете до последнего момента. Даже Айседоре не разрешалось входить в мастерскую, пока идут работы. И когда она видит наконец творение волшебника, то теряет дар речи, очарованная, взволнованная, почти без сознания. Да и сам Пуаре удивлен тем необычайным эротизмом, который исходит от его творения. Догадываясь о смущении Айседоры, он негромко, словно самому себе, говорит:

— В таком месте можно высказать и совершить то, чего не скажешь и не сделаешь в других местах.

В это помещение, уединенное и располагающее к чувственности, под звуки восточной музыки входили гости, наряженные в персидские одеяния, с тюрбанами на голове. Среди театральных знаменитостей и художников было много личных друзей Айседоры: Сесиль Сорель и Мари Леконт из «Комеди Франсез», скульптор Бурдель, художники Ван Донген и Морис Дени, Жан Кокто, д'Аннунцио, американский фотограф Стейхен, скрипач Изаи, Анри Батай и его постоянная спутница Берта Бади… Шампанское течет рекой, люди собираются в компании, Айседора переходит от одной группы к другой, каждому находит приветливое слово и шлет улыбку. Анри Батай задерживает ее дольше других. Целуя руку, говорит:

— Какой пышный прием, дорогая Цирцея. Вы возродили роскошь Персеполя. Здесь вдыхают самый пьянящий воздух и самые соблазнительные ароматы. Это просто осуществленная мечта Бодлера.

— Я здесь ни при чем, дорогой Анри. Все эти чудеса — дело рук Пуаре, он и есть настоящий Амфитрион. Но вы еще ничего не видели. Пойдемте со мной, я покажу вам мезонин. Вот там действительно можно упасть в обморок, милый мой поэт.

С улыбкой она берет его за руку, уводит по лестнице наверх, усаживает рядом с собой на кожаный диван, словно приглашающий к опасному священнодействию. Лампы фигурного стекла отбрасывают радужные лучи в бесчисленные зеркала, в полутьме лежат тела, сраженные опиумом, слышно, как кто-то вздыхает за лаковыми ширмами. Страстно прижимаются друг к другу женщины, молодые люди с напомаженными волосами признаются друг другу в любви.

Поздно ночью Батай и Айседора оказываются лежащими рядом. Вокруг них все дремлет. Приглушенные звуки: шепот, шуршание шелка, тихое позвякивание бокалов и браслетов, а снизу, из зала, доносятся звуки прелюдии Шопена в исполнении Скенэ. Возбуждающая атмосфера сближает их, вот они уже в объятиях друг друга, губы их сливаются. Вскоре Айседора, почти совсем нагая, уступает ласкам друга. Именно в этот момент появляется Зингер, разыскивающий ее вот уже четверть часа. Останавливается перед обнявшейся парой, молча смотрит и, повернувшись, стремительно спускается по узкой лестнице. Айседора бежит за ним. Внизу он кричит гостям:

— Убирайтесь все отсюда! Насмотрелся я на вас! Здесь вам не бордель! Все вы только об одном и думаете и еще называете себя художниками! Творцами! Бездельники и крохоборы, хотите жить за чужой счет? Убирайтесь отсюда! Идите торговать вашим современным искусством, если найдете покупателей. Современное искусство! Современное искусство! Чепуха! Чепуха все это! И современный танец, мадам Дункан, тоже чепуха! Разве вы артистка? Танцовщица? Расскажите кому другому! Такая же, как и все! Ах, как прекрасно: искусство, культура, Карл Маркс, Уитмен! Все вы импотенты и неудачники! Трахаетесь, как шлюхи, с первым попавшимся. Коммунистка, а ухватилась за меня, чтобы содержать свою школу и носить платья за десять тысяч франков! Не беспокойтесь! Теперь вы будете свободны делать все, что захотите. Ухожу. Ноги моей в этом доме не будет. Никогда! Слышите, никогда!