Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни

Что касается остальных партнеров, Айседора страдала больше всего от их серости. Ей было трудно переносить не сравнимое ни с чем тщеславие, каким актеры прикрывают свое ничтожество, подобно тому, как они прячут под гримом свои состарившиеся лица. И хотя она отлично знала, что глупость, самомнение и невежество всегда были широко распространены в театральном мире, она не могла привыкнуть к этому. Она не понимала, как можно декламировать текст, причем порой отлично декламировать, не понимая в нем ни слова. В этом несоответствии искусства и личности артиста она усматривала поразительную аномалию.

Тем не менее она подружилась с семнадцатилетней актрисой-дебютанткой Мод Уинтер, на худощавом личике которой сияли огромные светло-голубые глаза. Она никогда ни на что не жаловалась, но ее несчастный вид вызывал желание помочь ей. Мелодичным голоском она неторопливо рассказывала простые и трогательные вещи. Питалась она только апельсинами и отказывалась от всякой иной пищи. Айседора опекала ее, помогала ей от всего сердца. Чтобы увидеть слабую улыбку на ее личике, Айседора была готова пожертвовать всем. Вскоре после окончания гастролей она узнала, что девушка умерла от чахотки. Так в ее жизнь впервые вошла смерть. У нее было печальное лицо несчастного ребенка…

Временами Айседора думала: «Я никогда не смогла бы полюбить актера». Для этого надо было бы отказаться от себя самой: ведь актер ищет в другом лишь отражение своего образа. До двадцати лет мечтала она о любви, так ее и не познав. А ведь в Сан-Франциско, когда ей было около четырнадцати лет, ей казалось, что она была без ума от молодого провизора в аптеке на Главной улице. Звали его Верной. Она учила его так называемым «бальным танцам»: вальс, мазурка, полька… и тайком проделывала пешком километры, чтобы пройти, хоть на минуточку, мимо аптеки. Разузнала его домашний адрес и убегала из дома по вечерам только для того, чтобы посмотреть на его освещенное окно. Да, это была настоящая страсть. Она безумно любила Вернона. «До гробовой доски», — писала она в своем дневнике. Через пару лет она узнала, что сказочный принц женился на барышне из буржуазной семьи в Окленде.

А еще через пять лет, во время первого турне с театром Дейли, она повстречалась с поэтом и художником польского происхождения, Иваном Мироцким. Их идиллия началась под знаком Шопена, продолжалась как баллада, закончившись, как Двадцать четвертая прелюдия, погребальным звоном. Оба написали друг другу десятки писем. Айседора описывала ему свое одиночество, свою печаль. А все Шопен!

Во время турне в Чикаго со «Сном в летнюю ночь» она разыскала своего поляка с огненным взором. В дни, когда не было репетиций, они гуляли рука об руку в парке. Айседора чувствовала, что она возвращается к жизни. Ей казалось, будто она вышла из бесконечной ночи, полной колдовской нечисти, и как по волшебству оказалась в цветущем саду. Она наслаждалась теплым весенним воздухом, не думая о том, что через несколько часов надо будет вновь окунуться в тень кулис и дышать тяжелым смрадом обмана.

Были дни, когда она часами слушала Ивана, облокотившись на рояль и подперев рукой подбородок, с нежностью глядела на него, а солнце золотило его светлые волосы, пока она разглаживала их по обе стороны ото лба. Шопен, опять и опять Шопен!

Когда пришло время расставаться, Иван заговорил с ней о женитьбе. Он обязательно разыщет ее в Нью-Йорке, как только она вернется туда с гастролей, и они поженятся. Она поклялась ему в вечной верности, они нежно распрощались, и она пошла в театр. В тот же вечер она написала матери. Письмо о Мироцком с описанием ее счастья заняло целых восемь страниц.

Через несколько недель труппа Августина Дейли вернулась в Нью-Йорк, в помещение на Тридцать четвертой улице, как измученная лошадь возвращается в стойло. Тотчас по приезде Айседора послала краткую весточку Ивану. Ответа не последовало. Прошло несколько дней. Никаких вестей. В отчаянии попросила она своего брата, делающего первые шаги в журналистике, навести справки о своем женихе. Раймонд узнал через агентство печати, что Иван Мироцкий вот уже три года женат. Его жена живет в пригороде Лондона в «Стелла-хаус».

Через год Айседоре сообщили, что он завербовался добровольцем на войну и умер от тифа в лагере новобранцев.

Тем временем жизнь начинает обустраиваться. «Клан» в составе пяти человек живет в просторном ателье художника с ванной (неслыханная роскошь!) возле Карнеги-холл. Элизабет дает уроки танцев, Августин играет в театральной труппе и целыми неделями пропадает на гастролях, Раймонд пишет статьи в газеты и продолжает изучать древнегреческую поэзию. Чтобы удобнее было работать, они отказались от мебели и спят на пружинных матрасах, а постель на день убирают за большие занавеси, натянутые вдоль стен. Для сокращения расходов на ателье, они сдают его по часам, а сами в это время идут гулять в Центральный парк. Иногда им приходится прогуливаться там достаточно долго, даже если идет снег, прежде чем они могут вернуться домой.

Что касается Айседоры, то Августин Дейли пригласил ее на следующий спектакль «Гейша». В старой как мир истории рассказывается о куртизанке Кацураги, знаменитой гейше, влюбившейся в рыцаря Нагойя во время посещения им квартала куртизанок. Пьеса, рассчитанная на публику попроще, — только предлог для показа пышных костюмов и декораций. Дейли очень рассчитывает на эту ярмарочную японщину, чтобы наполнить кассу своего театра. Айседора играет в спектакле маленькую роль, по ходу которой должна петь в составе квартета. Она не способна издать ни одного нефальшивого звука, поэтому только шевелит губами, принимая очаровательные позы, а трое ее коллег надрываются в пении, делая ужасные гримасы.

В ходе репетиций зал, где преобладают красный и золотистый цвета, временами выглядит пугающе. Сидящие в полутьме загримированные статисты кажутся сошедшими с лакированных ширм. То тут, то там виднеются профили-привидения, словно маски Хокусая. Однажды во время перерыва Дейли застал Айседору плачущей в углу гримерной. Он подсел к ней и самым нежным голосом, на какой был способен, спросил:

— Что случилось, малыш?

— Случилось, что не могу я больше играть в идиотских пьесах. Это не мое призвание, я уже говорила.

Он пытается ее успокоить. Конечно, она права. Ему тоже не нравится эта «Гейша». Пьеса плохая, он сам знает. Но театр не может посвятить себя исключительно искусству, надо и деньги зарабатывать… Говоря все это, он трогает ее за плечо и медленно опускает руку вдоль спины до пояса. Она резко вскакивает:

— Перестаньте, Дейли. Я никогда не буду вашей любовницей, слышите? Никогда! Я не из тех девиц, что ложатся с вами, чтобы получить роль. И вообще, мне наплевать на театр! Каждый вечер — одни и те же слова, одни и те же движения… Сказать по правде, это сплошная галиматья. Да еще написанная вычурным языком!.. Меня тошнит от этой глупости. Я создана для танца, понимаете?