Игорь Сухих - Михаил Васильевич Ломоносов

“Утреннее размышление...” описывает процессы, происходящие на Солнце: “горящий вечно Океан”, в котором “огненны валы стремятся / И не находят берегов”. Но в последних строфах Ломоносов-поэт отодвигает в сторону ученого. Метафорическое, но все-таки объективное описание физических явлений сменяется восторгом созерцателя пред красотой мира и величием создавшего его Творца.

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес

И взору нашему открылись,

Исполненны твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

“Велик Зиждитель наш, Господь!”

Но в финале оды ученый снова напоминает о себе. Оказывается, Бог должен выступить в роли учителя, вырвать человека из тьмы незнания, научить его творить, вдохновить на познание, в том числе и самого Бога.

Творец! Покрытому мне тмою

Простри премудрости лучи

И что угодно пред Тобою

Всегда творити научи

И, на Твою взирая тварь,

Хвалить тебя, бессмертный Царь.

“Вечернее размышление...” дает объективную тему прямо в заголовке: речь пойдет о северном сиянии. Ломоносов наблюдал их еще в детстве. Через десятилетие он опишет это явление и в сугубо научной работе “Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих” (1753).

Но опять описание конкретного физического явления ведется на высоком поэтическом языке, пронизано “восторгом внезапным”.

Ода начинается с грандиозной, даже не географической, а космической картины : созерцание заката превращается в чувство удивления, растерянности человека перед бездной вселенной.

Лице свое скрывает день,

Поля покрыла мрачна ночь;

Взошла на горы черна тень,

Лучи от нас склонились прочь.

Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкий прах,

В свирепом как перо огне,

Так я, в сей бездне углублен,

Теряюсь, мысльми утомлен!

Далее кратко воспроизводятся несколько таких научных мыслей: от идеи многообразия галактик (“Там разных множество светов, /Несчетны солнца там горят”) до размышления о причинах северного сияния, которое заявлено как тема оды (“Там спорит жирна мгла с водой; / Иль солнечны лучи блестят, / Склонясь сквозь воздух к нам густой; / Иль тучных гор верьхи горят”).

Но определяющими для поэта являются не ответы, а вопросы. Изложив точку зрения “премудрых” на многообразие вселенной, поэт ставит ключевой вопрос: “Но где ж, натура, твой закон?” И дальнейшее развитие оды — цепь риторических вопросов, завершающаяся философским: “Скажите ж, коль велик Творец?”

Однако величие Творца, в котором Ломоносов убежден (здесь пафос “Утреннего...” и “Вечернего...” размышлений совпадают), не отменяет как необходимости научного познания (в том числе и северных сияний), так и поэтического творчества (поэтому для Ломоносова эти натурфилософские оды дополняют переложения псалмов).

В торжественных одах Ломоносова представлен образ Поэта-гражданина , в одах духовных возникает образ ученого и философа , охваченного тем же внезапным восторгом познания и лирического вдохновения.

Начальный мотив “Вечернего размышления...” — сияющее звездами ночное небо, бездна вселенной, в которой тонет, растворяется человек, — станет важным для русской поэзии. По стопам Ломоносова пойдут Ф. И. Тютчев и А. А. Фет, Н. А. Заболоцкий и Б. Л. Пастернак. Ломоносов открывал новые пути не только в науке, но и в поэзии.

Ломоносов-поэт не всегда грандиозен, охвачен восторгом, преисполнен пафоса, воспевает величие России или натуры (природы). Вот еще одно его короткое стихотворение:

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

(“Кузнечик дорогой, коль много ты блажен...”, лето 1761)

Однако и это изображение беззаботного счастливого насекомого, “ангела во плоти”, на которого поэт смотрит с завистью, имеет личный характер, вырастает из ломоносовской биографии. Стихотворение имеет длинный подзаголовок: “Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же”. Возможно, хлопоты об академических привилегиях и в этот раз оказались неудачными. Но стихотворение о кузнечике тоже осталось в русской поэзии.

Ломоносова-поэта очень ценили современники и ближайшие потомки. Глядя на его портрет, его ближайший последователь Г. Р. Державин вспоминает величайших творцов античности: одописца, теоретика и автора ораторской прозы, эпического поэта.

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий — слава россов,

Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.

В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

От пламенных картин поныне слышен гром.

(“К портрету Михаила Васильевича Ломоносова”, 1779).

Однако уже в начале ХIХ века отзывы о творчестве Ломоносова становились все более скептическими, в то время как оценка его научной деятельности, напротив, повышалась. В эпоху создания нового поэтического языка, торжества других жанров, иного отношения к роли поэта ломоносовский пафос кажется чрезмерным, восторг — слишком громким и утомительным, неискренним, интонация — лишенной теплоты и искренности.

Ломоносов и другие литераторы его времени закладывали фундамент, начинали “нулевой цикл” русской поэзии. Об этих первых строителях часто забывают, когда здание уже построено.

Однако звук ломоносовской поэзии можно услышать и сегодня.

Российский стих — гражданственность сама.

Восторг ума, сознанье пользы высшей!

И ямбов ломоносовских грома

Закованы в броню четверостиший.

(Д. Самойлов. Стихи и проза, 1957–1974)

Ему было тяжело. Он был первый.

“Отец русской поэзии, патриарх русских поэтов”

(В. Г. Белинский Сочинения Державина, 1843) .

“Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги”

(Н. В. Гоголь. В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность, 1846).