Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Уже около восьми часов мы добираемся до своих берегов. Близок стал остров Русский. Только за полночь катера швартуются у небольшого пирса в бухте Новик, невдалеке от казарм отряда. Сгружаемся, выносим рюкзаки, оружие, моряки бережно кладут на причал завернутое в брезент тело Виктора. Катера уходят в свою базу на ремонт.

Лишь немногие из бойцов отправляются в свои кубрики, чтоб улечься в постель. Большинство в полном изнеможении сваливаются тут же на причале, подложив под голову рюкзак, и почти сразу засыпают мертвецким сном.

Отряд возвратился на свою землю из первого разведывательного похода на корейское побережье.

Пять, часов утра тринадцатого августа. Понедельник. Разомлевших в глубоком сне, лишь немного стряхнувших тяжкую усталость вчерашнего дня, разведчиков сигнал боевой тревоги вновь поднял на ноги. Слишком короткими оказались эти пять часов сна душной летней ночью. В других условиях люди не вскочили бы так быстро, но сейчас время боевое, военное. Да и боцманская дудка разносится такой пронзительной трелью, что не улежишь и секунды.

Моряка с первого дня флотской службы старательно приучают мгновенно вскакивать по этому незатейливому журчащему свистку. Дудка считается непременной принадлежностью не только боцмана и вахтенных — на больших парадах в Москве на груди каждого курсанта, печатающего размашистый матросский шаг по брусчатке Красной площади, красуется эта хромированная свистулька на цепочке.

Передается приказание немедленно приводить себя в боевой порядок, готовиться к выходу в новую операцию.

Связные вызывают нас с Никандровым к командиру отряда. У Леонова застаем старшего лейтенанта Гузненкова и мичмана Чекмачева.

Леонов кратко, всего в нескольких фразах сообщает нам о новом задании командующего флотом: отряду приказано почти немедленно выйти в более крупную и, вероятно, сложную десантную операцию. Предстоит не только разведка. Наверное, придется силой брать и удерживать плацдарм для крупного десанта, так как к месту предполагаемой высадки приближаются отступающие с севера неприятельские войска. Вместе с нами пойдет рота автоматчиков морской пехоты.

Разведчикам тотчас же получить новое оружие, привести его в порядок, очистить от складской смазки, опробовать, взять усиленный запас патронов, противотанковых и фугасных гранат. Оружие наше действительно все надо заменять. Вчера во время взрыва мины его так окатило соленой морской водой, что оно все порыжело, покрылось ржавчиной и в таком виде для боевого применения непригодно.

Продукты выдадут на трое суток, велено уложить их в малые легкие рюкзаки. Шлюпки не брать, они, как показал предыдущий поход, не потребуются. Идти налегке, чтобы иметь хорошую подвижность.

Мне Леонов поручает написать боевой приказ:

— Времени мало. Поторопись. Пусть связной получит тебе автомат и боеприпасы.

После этого он отпускает всех нас для подготовки к выходу.

Придя во взвод, собираю командиров отделений и бойцов, объявляю им приказание. На сборы остается немногим более полутора часов.

Интендантам и оружейникам надо проявить исключительную расторопность. Правда, хозяйственники наши во главе со старшиной Вавиловым и оружейник Дараган с помощниками дело свое знают хорошо и важность момента чувствуют. Все кипит у них в руках. Часть боеприпасов и продуктов решено взять в таре и разложить их по рюкзакам на переходе морем. Иначе времени на укладку не хватит. За этими сборами пошел наблюдать Чекмачев.

С мичманом мы давние сослуживцы, еще с довоенного времени. Когда в 1940 году меня призвали на флот, попал я для прохождения подготовки по специальности в Объединенную школу учебного отряда на Соловецких островах. Учился писарскому делу. Специальность, конечно, не боевая, обычно о коках, баталерах и писарях рассказывают много всяких затейливых историй, и даже в нынешней военной литературе их чаще всего изображают канцеляристами, бюрократами и путаниками. Не то что комендор, торпедист, минер или даже моторист. Какое-то чувство стыдливости за эту многими порицаемую чиновничью профессию долгие годы владело не только мной. И потому-то нередко не одни писари, но и бойцы некоторых других обслуживающих специальностей старательно скрывают от посторонних, что суждено им писать бумаги, варить борщи и учитывать бывшее в употреблении обмундирование.

Но как бы то ни было, а приемная комиссия предназначила мне эту специальность. В те годы многих молодых коммунистов, имеющих подходящее образование, определяли к военному делопроизводству. Так и пришлось мне наряду с морским делом, уставами, стрелковым оружием изучать премудрости воинской канцелярии и овладевать пишущей машинкой.

Командиром нашего взвода был тогда старшина первой статьи Григорий Чекмачев — рослый, статный, с открытым, волевым лицом, словом, такой, какими изображали краснофлотцев на плакатах. Чекмачев был очень опытным и способным младшим командиром. Обладал он удивительной выдержкой, уравновешенностью и в отличие от многих старослужащих не потешался над «салажатами», как иронически зовут на флоте первогодков. Своим спокойствием, уважением достоинства подчиненных, чуткостью к их маленьким житейским нуждам (например, в поощрение за старательное прохождение в строю — внеочередной перекур), отличным знанием своей военной специальности, умением мастерового человека он так расположил к себе молодых краснофлотцев, что они буквально боготворили его. Боготворили за заботливость, отсутствие высокомерия, желание ничем не подчеркнуть свое служебное положение.

Отслужил он свои положенные пять лет и давно должен был демобилизоваться, намереваясь возвратиться на родину — в Сталинград — и заняться там любимым делом — живописью и лепкой. Однако жизнь распорядилась иначе: сначала финская кампания, затем — Великая Отечественная. Прошло на срочной службе десять лет, а потом присвоили офицерское звание и оставили в кадрах флота. Как говорят на флоте, пришлось ему «трубить как медному котелку» тридцать годков, хотя и поныне он в кругу близких друзей называет себя человеком невоенным и считает, что предназначением его жизни были рисунок или скульптура. И он, пожалуй, был бы неплохим художником.

С самым искренним почтением относились к нему не только мы, молодые краснофлотцы, но и его погодки по службе, да уважали его и старшие начальники. Уже сейчас, вспоминая те годы, думаю, что именно таким должен быть младший командир, таков, в моем понимании, образец ближайшего к рядовым бойцам начальника.