Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Северному флоту исполнилось пятьдесят лет. По этому поводу в Североморск съехались сотни бывших моряков. И только двенадцать разведчиков из отряда особого назначения встретились на этом торжестве. Они попросили командование помочь побывать на Могильном.

Им выделили довольно мореходное судно, во всяком случае в военную пору в десанты ходили и на более утлых катерочках. Но в пути пришло известие: на море разыгрался шторм, при такой погоде ни подойти к берегу, ни, тем более, высадиться без причалов погода не даст.

Ошвартовались в одной из бухт невдалеке от выхода из Кольского залива. Место знакомое, посещавшееся в военные годы разведчиками не однажды. Тут член Военного совета дивизионный комиссар Николаев вручал ордена после похода на Могильный. Тут новое поколение моряков воздвигло своими руками скромный монумент в честь отряда.

Пока ждали «добро» на переход в Мотовский залив, собрались в кают-компании судна.

Разговорились о былом.

— Помнишь, Витя, — по давней привычке обратился к Леонову Павел Барышев, — как Агафонов умотал ночью куда-то в сторону?

— Он ведь выбрался, нашел нас, хоть упер в темноте в сопки один.

— Да, ему бы надо было навестить Могильный. Почему его нет здесь?

— Семена приняла к себе навсегда земля Евпатории.

Тут, у конца губы Мотки, боев не было, только рвались снаряды, прилетавшие с другого берега залива, да страдали и умирали раненые, которых морем переправляли на Большую землю.

Война почти неумолчно грохотала поодаль от этого места. На перешейке со Среднего на материк, на Мустатунтури, она гремела залпами батарей в Большой Волоковой, вырывалась в море от причалов в Пумманках. На сопки Рыбачьего, на болота и низины в Эйне и в Озерках то и дело обрушивались бомбы и рвались тяжелые снаряды. Воевал Рыбачий, не знал покоя Средний, но самое долгое сражение шло три года на шестикилометровом перешейке от губы Кутовой до Малой Волоковой. Это место называется Мустатунтури. Немецкие авторы, немало написавшие о войне в Заполярье, окрестили его хребтом, видимым из Западной Европы. Проехать в те места почти невозможно, не сохранились даже фронтовые дороги, по которым месили глину и торф люди да солдаты толкали застревающие на каждом шагу машины. Не только экскурсанту, но и ветерану едва ли удалось бы добраться до Мустатунтури.

Оттого-то, пожалуй, лучшего места, чем Озерки, для монумента не сыскать. К нему разведчики возложили цветы и гирлянды из зеленого хвойного лапника.

— Многое мы тогда не знали, не предвидели ходов немецкого командования. А оно, оказывается, догадывалось о возможной крупной набеговой высадке. Считало, пусть русские нахлынут на укрепления, тут их и умыть кровью (позже Леонову попали документы о вражеских планах). Поэтому и не мешало десантникам втянуться в глубь материка.

— А руководил отражением набега командующий артиллерией горного корпуса генерал-лейтенант Росси, — продолжал Леонов.

— Немцы засыпали нас тяжелыми снарядами, как молотом по голове. — Барышев и через столько лет не забыл, как возле горстки разведчиков рвались увесистые фугасы, летевшие от Титовки.

— Мало было немецких, так еще наши с Рыбачьего не поскупились, выкинули всю норму, какую им отпустило командование. — Никандров вспоминал, как пришлось уходить с Могильного под разрывами своих снарядов.

— Если бы тот запас при хорошей корректировке бросить на Могильный, нам бы осталось только подмести там да собрать трофеи. — Леонов теперь по-другому глядел на замысел операции.

— А без такого обстрела соваться на мыс безнадежно, на узком перешейке они покосили бы всех. Никто бы вперед не прорвался, да и назад не вышел. — Никандров еще с первой военной осени помнил, сколь удобен для обороны самый мысок Могильного.

— Хорошо бы поставить там гранитный столб с именами погибших, чтобы высился как маяк для судов и кораблей, — мечтал Барышев.

— Может, и придет такое время — поставят.

— Нам самим надо заняться.

— Стары мы стали сами строить. Поклонимся нынешним морякам, их попросим.

Перед глазами, как наяву, встала картина, которая заполняла тогда каждый отрядный день.

Отряд поредел почти наполовину, не все раненые смогли вновь встать в строй. Поредевшая шеренга требовала пополнения. Добровольцев было много, да не каждого можно было взять. Из большой пачки рапортов моряков, что лежала в строевом управлении флота, отобрали десятка два-три, решили приглядеться к каждому попристальнее.

А оценивать и принимать решение оказалось некому. Раненый командир отряда лежал в госпитале, потом вышел, как-то посерел, сник, покатые плечи еще более опустились, сутулость еще заметнее согнула его спину, он часто придерживал раненый живот руками, перестал улыбаться, не отзывался на задорную шутку. С людьми виделся редко, сидел в своей комнатке либо уходил в отдел, но чаще всего проводил время на подплаве. Там, в офицерском кругу, искал забвения от отрядных забот. Командир не командовал.

Оба взвода тоже были без командиров: один погиб, второй лежал в госпитале с простреленными ногами. Должности комиссаров в армии и на флоте упразднили. Старший политрук Дубровский уехал учиться в академию. Начальник отдела Визгин ходил на службу с посошком после летнего ранения. Давно уже покинули север Добротин и Инзарцев.

В отряде на какое-то время не оказалось ни одного офицера, только младшие командиры.

Командование пошло на довольно необычное решение: Виктору Леонову присвоили звание младшего лейтенанта и назначили замполитом командира отряда. На неподготовленные плечи Леонова легли нелегкие заботы: и набрать новичков, и научить их, и представлять отряд у командования, в штабах, в политуправлении, и снабжать моряков, и слить воедино, в единую боевую команду и старослужащих и новичков.

Виктор попросил умудренных жизнью ветеранов Чекмачева, Тарашнина, Чемоданова сплотить отряд. За год войны они делали и кровью завоевали моральное право и поучать, и спрашивать строго, взыскательно.

Занятия по боевому опыту в кубриках, тренировочные походы, стрельбы из своего и трофейного оружия, изучение минно-подрывных устройств, лыжное снаряжение легли на Радышевцева, Баринова, Мотовилина, Никандрова. Они хорошо знали, что моряка оставлять без дела нельзя ни на час, расписывали каждый день для службы и сами водили людей на занятия.

Отряд еще не был готов к боевым походам, но он жил полноценной жизнью воинской единицы.

Летом бомба отбила то крыло дома, где размещался разведотдел, разобрать завалы не успели, еще торчали груды кирпича, известки, бревен и досок. Отрядная половина зияла пустыми глазницами окон. Зашили их наглухо досками, застекленными оставили только форточки. Отладили отопление, поправили печи, залатали штукатурку на стенах и потолках, наскребли немного краски и кое-где подкрасили. К зиме поселились в своем гнезде.