Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Таиться перестали, отозвались, встали во весь рост, посигналили фонарем.

От катеров отошли шлюпки.

Наконец-то, почти через девять месяцев на борту своего корабля разведчики обнялись с боевыми товарищами.

— А мы с гостинцами. У нас вот лисенок сохранился, сегодня подстрелили. Угощайтесь.

— Ничего больше нет?

— Это весь запас. Кое-что осталось на последней базе, но туда ходу дня три-четыре. Мы уж подумывали об обратном марше. Если бы вы сегодня не пришли, может быть, и махнули бы.

Вечером на причале в Полярном судьба свела их с отрядом.

Разведчики, как всегда, неприметно проскользнули к пирсу. Торпедные катера стояли на швартовых бортами, ждали отряд, готовые выйти в море. Моряки сгрудились у сходней, передавая из рук в руки рюкзаки, поклажу. К пирсу подошел еще один катер, и с него спустились три заросших, бородатых, в изодранной одежде человека. Увидев отрядных, они с радостью бросились обниматься: «Братки, здорово! Наконец-то мы с вами дожили до счастливого часа…» В этих неузнаваемых, изможденных, казалось, до крайней степени людях ребята скорее чутьем ощутили своих боевых товарищей.

Встреча была короткой: отряд шел в большую разведку на Варангер, как потом оказалось, невдалеке от тех мест, где они дежурили, следя за южным берегом полуострова.

Первое время отмывались, отъедались, потом отчитались о сделанной работе. Кроме вахтенного журнала, каждый из них записывал что-то себе на память. Миша Костин вел дневник. О чем говорили, о чем спорили, про какую жизнь мечтали — много всякой всячины Михаил доверил толстой тетради. Командование дозналось, потребовало сдать. Какое-то время поупорствовал, ведь там были записи о сокровенном, не для чужих глаз. Пришлось их бросить в печку.

Уже дома, на базе, однажды шли на катере из Полярного в Мурманск. По соседству с ними то ли случайно, то ли по предписанию свыше на борту оказались двое немецких пленных. Ребята были в обычной флотской форме, и трудно было догадаться, что они разведчики, недавно вернулись с дальнего норвежского берега. Сопровождавшие пленных переводчик и офицер-политработник, похоже, по какому-то своему умыслу затеяли разговор с одним из солдат.

Тот рассказывал, как они гонялись на Варангере за русскими разведчиками. Называл точные даты, часы, места, сопки, речки, ручьи. В достоверности нельзя было усомниться. Описывал все точно, так, как было. Только едва ли знал, что рядом с ним сидят как раз те, за кем они охотились. А может, догадывался?

На Рыбачий, в Озерко, на катере пришел капитан-лейтенант Сутягин, привез с собой большой пакет с сургучными печатями. После ужина они с Леоновым уселись в дальнем углу землянки на нарах, поставили возле себя керосиновую лампу. Сутягин вскрыл пакет, достал бумаги, карту, лист кальки с вычерченным тушью участком побережья.

— Витя, — разглаживая карту, обратился Сутягин к Леонову, — я привез новое задание отряду.

— Но мы еще не сходили в Пеуро-вуоно.

— Туда наведаетесь попозже. Сейчас решено навестить северное побережье полуострова Варангер, Сан-фьорд.

— Далековато. Это часа три ходу.

— Выходить надо в вечерних сумерках, иначе не успеть обернуться.

— Надо прикинуть, какая будет погода, ветер да еще подсчитать, сколько времени нам понадобится на берегу.

— Часа за два можно управиться.

Офицеры склонились над картой. Сутягин напомнил, что поблизости от места намечаемой высадки в прошлом году сидели группы, но немцы провели широкоохватные облавы. Из ловушки едва вырвались Нистрем и Коровин, но на базу они так и не вернулись. Может, жители что-то знают об их судьбе. Уже более полугода там никого из наших не было. Есть сведения, что на том берегу немцы выставили наблюдательный пост. Если он действительно существует, напасть, захватить пленных и документы.

Сутягин подал Леонову отпечатанный на нескольких листах план-задание на операцию. Леонов стал читать, время от времени поглядывая на карту. Отряду поручалось выйти на задание большей частью своего состава.

— Паша, почему такая срочность этого похода?

— Не срочность, а скрытность. Ты подряд трижды сходил к южному берегу полуострова. Немцы там наверняка усилили наблюдение, добавили охрану. Они, скорее всего, не предполагают, что в эти края мы придем опять, особенно после прошлой неудачи с подлодкой.

Обсудив еще некоторые детали операции, Сутягин собрал все документы в пакет, уложил их в добротный кожаный портфель, сунул его под подушку.

Вышли с Леоновым из землянки на улицу покурить. Небо над головой висело темное, дул легкий ветерок, сыпал мягкий, крупными хлопьями снег. У пирса слегка покачивались торпедные катера. Рядом с ними высились более громоздкие, внушительные, но тоже деревянные, покрашенные в темный цвет. Приплыли они с конвоем из-за океана, название их было непривычным — «хиггинсы». Впервые в операцию разведчиков пойдет один из таких катеров. Приходят они теперь сюда по нескольку штук. Появляются с ними и командиры дивизионов Алексеев и Коршунович — молодые, с академическим образованием офицеры с золотыми погонами на плечах.

Утром пошли к Шабалину. Катерники теперь часто принимали пополнение, у них вместо отряда образовалась бригада, ожидалось, что на Рыбачьем будет постоянно стоять дивизион или два. Для экипажей строили новые землянки, одну оборудовали под штабную, поставили там столы, подтянули линию связи.

Шабалину подали три листа задания, касающиеся морской части: перехода катеров к цели, высадки разведчиков, их съемки и возвращения назад.

Обговорили все детали, решили, кто на каком катере пойдет, кто будет ведущим, как разместить людей и шлюпки.

— Что ж, будем готовиться. Мы пока в те места не ходили, с вашей легкой руки станем осваивать Варангер с открытого моря. — Шабалин, по-онежски окая, пригласил гостей попить чайку.

Перешли за соседний стол, матрос принес большой медный чайник, поставил стаканы с блюдцами, а не привычные эмалированные кружки, большую тарелку с печеньем, банки со сгущенным молоком и кофе.

— Шикарно живете, — подзадорил Сутягин.

— Привыкаем потихоньку, — поскромничал Шабалин. — Надоело людям жить по-походному.

За чаем, как и полагалось, разговор на служебную тему не возобновлялся. В застолье действовал неписаный порядок говорить на свободные темы: о кино, о книгах, о поездках в отпуска — их впервые за войну стали давать. Случалась и флотская «травля»: рассказывали разные морские байки, иногда обсуждались какие-нибудь сенсационные зарубежные сообщения. Застолье, особенно обеденное и ужинное, даже в войну оставалось священным корабельным ритуалом, на который никому не полагалось посягать. Здесь старались говорить на легкие темы, чтобы радовать настроение и не портить аппетит.