Иван Парфентьев - Прошлое в настоящем

— Идите, но справку все-таки готовьте! — уже более мягко сказал генерал.

На Петровку Дегтярев вернулся в хорошем настроении. Обычно сдержанный, он весело здоровался в коридоре с подчиненными, а в своей приемной даже пожал руку секретарю, что случалось с ним довольно редко.

Секретарь отдела удивленно посмотрела на начальника, и потом, когда Дегтярев уже ушел, она еще долго не могла читать документы. Слишком все было для нее необычным.

Дегтярев пригласил к себе Брагилевского. Ему теперь не терпелось узнать, как ведет себя Нарыжный. Ни для кого не секрет, что похвала иногда делает больше, чем ругань, особенно, когда нервы напряжены до предела.

Вошел Брагилевский.

— Ну как себя ведет Нарыжный? — спросил его Дегтярев.

— Испортился, Семен Григорьевич.

— Кто это — испортился? При мне все рассказывал, а у вас испортился. Попытайтесь найти в нем слабое место. Попробуйте, наконец, раскрыть его душу, начиная с детства, и вы выясните, как он стал бандитом. Это очень важно на будущее. — Дегтярев немного помолчал, потом попросил привести к нему Нарыжного.

— Вот мы сейчас и посмотрим, как он испортился.

Конвоиры ввели Нарыжного в кабинет.

— Ну как, Валерка, глаз залечили? — спросил Дегтярев дружелюбно.

Нарыжный понял, что Дегтярев хочет с ним говорить по-человечески, не обижая его, и ответил:

— Вы это умеете, только не все, — и он посмотрел на Брагилевского.

Дегтярев усадил его за маленький черный стол, который стоял вплотную к письменному, и начал разговор.

— Ну, рассказывай, как дело было.

Нарыжный взглянул на Дегтярева и начал:

— Какие-то кражи мне наматывают, а я их не совершал. Что было, то было — об этом расскажу, а уж что я не делал, так этого я просто не знаю. Угостите закурить? — обратился Нарыжный к Дегтяреву.

— Пожалуйста, закуривай, — и Дегтярев протянул ему папиросы.

Нарыжный закурил и, позевывая после сна, стал рассказывать о разбоях, в которых он принимал участие:

— Начну с шоколада. Это случилось на улице Красина. Там, в глухом местечке, стояла пивная палатка. Мы долго к этой палатке приглядывались и однажды взяли ее. Забрали несколько плиток шоколада, из кассы прихватили немного денег. Ну, а потом, вы сами знаете, как бывает — выпили и пошла с тех пор жизнь моя кувырком.

В то время брат Артем находился уже под стражей, и, чтобы его «выручить», нужны были деньги. А где их взять? Вот и решили. На улице Короленко накололи сберегательную кассу.

— Как же это у вас получилось? — спросил Дегтярев.

— А очень просто. Вошли, скомандовали, прихватили пятьдесят тысяч наличными, большую кучу облигаций и все. Легко и быстро. Это особого труда не составляло. Потом сделали перерыв. Но все было спокойно, у себя на Таганке не грабили, чтобы подозрений не вызывать и милицию не тревожить!

«Ничего себе, успокоители», — подумал Дегтярев.

— Ну, а что было дальше, Валерка? — снова спросил он.

— Дальше было так. Отец и мать, на нас не обращали внимания с детства. Отец пил, да и мать была не против выпить. Меня тоже с детства приучили пить и за девочками ухаживать.

Дегтярев не мешал ему рассказывать о прошлом. Пусть выговорится. Остальное он позже скажет.

— Ну, я стал за девочками ухаживать, нужно было и деньги где-то доставать. А когда уже втянулся в «свободную жизнь» — все и произошло, о чем я вам рассказал! Много мы вам поднавешали? — лукаво спросил Нарыжный. — Однажды меня задержали в Ждановском, около отделения милиции. Ну, думаю, сгорел. Все обошлось. Подержали немного, пальцы намазали и выгнали. Даже на мою морду как следует не посмотрели. А вам, наверное, давали приметы? — спросил Нарыжный Дегтярева. — У меня вот примета — стеклянный глаз. — Нарыжный разоткровенничался. — А хитро мы делали? Пальто меняли, шапки. На дело ходили по нескольку человек, все не ходили.

Дегтярев посмотрел на Нарыжного и стал листать дело. Он просматривал протоколы об ограблениях с указанием примет бандитов. И стал продолжать допрос.

— С нами был опытный жулик, Володька Качалин. Две «школы» прошел, имел большой стаж. От него не так легко было отделаться. Водка, девочки, это привязывает. По Москве на машинах разъезжали. А я что — сопляк! Шестнадцать лет отроду. Кто меня остановит? Совершили мы больше двадцати грабежей и четыре убийства. Вот пожалуй, и все, — закончил свой рассказ Нарыжный.

— Вполне достаточно, — сказал Дегтярев. — И так бог знает сколько наворочали.

— Артур Исаакович, — обратился Дегтярев к Брагилевскому, — запишите подробно показания Нарыжного.

— Только не «наматывайте нахалку», — зашипел снова Нарыжный.

— С тебя и того хватит, что наделал, — сказал Дегтярев.

Порядочное время Владимир Качалин валял на допросе дурака и никаких показаний не давал. Сначала прикидывался психически больным, бился головой об пол. Но, кроме шишек на собственной голове, из этой симуляции ничего не вышло. Когда боль была нестерпимой, Качалин прекращал на некоторое время это занятие и долго сидел молча. Дегтярев тоже выжидал, пока, наконец, Качалину не надоест ставить себе лишние шишки.

— Ну что, Качалин, в молчанки будем играть, или за дело примемся? — допекал его Дегтярев. — Или у тебя голова болит? Ведь бился ты крепко.

— Немного побаливает, — заговорил Качалин.

— Так ты не бейся о железный ящик, тогда и болеть не будет. А если тебе не жалко головы, продолжай, я подожду, пока тебе не надоест.

— Нет, начальник, голова может расколоться, лучше уж расколоться самому.

— Вот это ты правильно решил, лучше все рассказать, все честь по чести, чем издеваться над собой.

— Неизвестно, что лучше, — сказал Качалин, — расстрелять не расстреляете, а четвертной дадите.

— Мы ничего не даем, суд твое дело рассматривать будет, вот он и решит, что заслужил, то и получишь, а наше дело во всем разобраться справедливо, чтобы суд вынес правильное решение, — пояснил Дегтярев.

«Расстрелять его, конечно, не расстреляют, — думал Дегтярев, — но как такую дрянь держит на себе русская земля? Это разве гуманно?»

— Не обижайся, начальник, я немного подурачился. Ваши там начали кричать, вот я и выпендривался. Я все расскажу сам, только побыстрее оформляйте документы и в суд, а там скоро «зеленый прокурор» появится. — Так уголовники в ожидании весны размышляли об удачном побеге. «Зеленый прокурор» — лес — укроет, думали они.

Когда я писал об этом, мне вспомнилась старая книга «Беломоро-Балтийский канал». В этой книге в своих воспоминаниях рецидивистка Анна Янковская писала: «С восьми лет я чувствовала очень скверное обращение. То мачеха попросит: «Принеси воды — я тебе дам чаю с вареньем». А потом говорит: «Нет тебе варенья, холера тебе в бок». Всем дала, а мне нет. Я заплакала и ушла. «Я вам про угрозыск хочу сказать — чем он плох: он не имеет подхода, не умеет наколоть ту сторону, которая бы поддалась ему. Они-то на всех, как сквозь сито смотрят, правильного лица не видят. Оттого у них и не выходит. А люди они разные и каждого надо по-своему брать».