Кристофер Бакли - Прощайте, мама и папа. Воспоминания

Были несколько моментов, когда папа выходил из себя, как, например, в тот день, когда стало известно, что новый босс Генри, президент Джеральд Форд, отказался от встречи с Александром Солженицыным. Для папы Солженицын был святым человеком. Он трепетал перед ним, и вряд ли найдется много людей, которые пробуждали в моем отце такие чувства. То, что президент Соединенных Штатов Америки оказался слишком занят — смешное объяснение, предложенное администрацией Белого дома, — и поэтому не мог встретиться с человеком, которого папа называл «голосом крещеного человечества», было, мягко говоря, для него немного слишком.

Тогда я — с «детской» жестокостью — замучил его просьбами выяснить «у твоего приятеля Генри Киссинджера, почему президент Форд проигнорировал автора „Архипелага ГУЛАГ“». Папа повздыхал, повздыхал и в конце концов сказал, что он не настолько близок со своим приятелем Генри, да и приятель Генри как-то робко отвечает на этот вопрос. Если мне не изменяет память, он сказал отцу: «Что тут говорить, Билл? Это был очень загруженный день, и, когда позвонили, у меня было пять секунд, чтобы принять решение. Я совершил ошибку и очень жалею об этом». Папа пожал плечами. У него было правило не принимать скоропалительных решений, когда он сталкивался с неприятной ему, но и не зависящей от него ситуацией. «Ничего не поделаешь». За многие годы у папы и Генри Киссинджера были и другие разногласия, даже весьма острые, но они крепко любили друг друга. Я пообещал Генри, что, если будут какие-то существенные изменения в папиной моче, он узнает об этом первым.

Как-то ночью, около половины третьего, Маргарет, папина милейшая и на удивление неразговорчивая ночная сиделка, разбудила меня и сказала, что папа хочет немедленно меня видеть. С трудом поднимая веки, я потащился по коридору. Папа лежал поперек кровати, которая была превращена в гнездо орла, благодаря множеству газет, журналов, CD-книг, коробок «Клинекса» и всякой другой всячины. Я словно услышал мамин голос: Билл, ты только посмотри на кровать. Это же ужасно. Лампочки ярко горели, телевизор работал, кислородная машина пыхтела. Кавалер-кинг-чарльз-спаниели Себби и Дейзи залаяли при моем приближении. Мы знали друг друга уже года три, а они все еще считали себя обязанными вести себя со мной в спальне своего хозяина, словно я — Чарлз Мейсон. Это самые прелестные собаки на свете, кавалер-кинг-чарльз-спаниели, и уж точно самые тихие.

Папа надел bata (банный халат). Волосы не причесаны. Очки с оправой под черепаховую кость криво сидели у него на носу и придавали ему вид сумасшедшего профессора. Я почувствовал некоторое облегчение, потому что папа не был настроен агрессивно.

— Чего ты хочешь? — спросил я, зевая.

— Кристофер, — ответил он, — мне нужно обсудить с тобой нечто очень важное.

Ох-хо-хо, подумал я. Ты завещаешь все свои деньги «Нэшнл ревю»?

— Хорошо, — произнес я с осторожностью. — Слушаю тебя.

— Я думаю, завтра мы должны устроить ланч для самых главных игроков в консервативном сообществе.

Почувствовав облегчение оттого, что мое наследство не уплывает к «НР», я все же ощутил некоторую растерянность.

— Что ж, — сказал я, — идея в самом деле великолепная.

Я устало улегся в изножии его кровати. Дейзи лизнула меня в щеку, Себби потребовал, чтобы ему почесали животик, короче говоря, они решили, что я пришел с миром на ночной прием к их хозяину.

— Но я, — с волнением повторил папа, — имею в виду только серьезных игроков.

— Конечно. — Я зевнул. — И кого же?

— Ну, естественно, Макфаддена.

Я кивнул. Джим Макфадден, который довольно долго был соредактором отца в «Нэшнл ревю», умер в 1998 году.

— Правильно, — подтвердил я. — Без Джима никак нельзя. Я узнаю, хм, не занят ли он.

Папа продиктовал мне список приглашенных. Некоторые были еще живы. Через пять минут диктовки, довольно напористой, я предложил ему, уж коли он работал над мемуарами о годах дружбы с Барри Голдуотером, [28] Голдуотер Барри Моррис (1909–1998) — американский политик, кандидат Республиканской партии в президенты страны на выборах 1964 года, сенатор от штата Аризона в 1953–1965 и в 1969–1987 годах. Придерживался правоконсервативных взглядов. пригласить и Барри Голдуотера тоже. Папа некоторое время как будто обдумывал мое предложение, потом вопросительно посмотрел на меня.

— Кристофер, — спросил он неуверенно, — а разве Барри Голдуотер не умер ?

— Умер, — отозвался я, зевая, — ты правильно подметил.

Так как папа был не в силах принимать посетителей, то компанию ему составляли только я и Дэнни. Дэнни жил в моей прежней квартире над гаражом. Двадцать лет мама и папа сдавали ее, чтобы сэкономить на налогах. Одним из арендаторов в 1950-х годах был некий Чарльз Блэр.

Однажды в 1970-х годах мы сидели прекрасным летним днем за ланчем на террасе — папа, мама, я и пара гостей. Подъехала машина. «Кто бы это мог быть?» — спросила мама. К нам подошел высокий, стройный, красивый мужчина. Мои родители внимательно посмотрели на него и разом воскликнули: «Чарли! Какими судьбами?»

Это был их давний арендатор. Он оказался по соседству и решил заглянуть. Что делает эту вполне заурядную историю интересной, так это сам Чарли, который в бытность жильцом у моих родителей служил пилотом в «Пан Америкен». Вместе с тем он работал на ЦРУ и учил Френсиса Гэри Пауэрса, как управлять разведывательным самолетом У-2. (Пауэрс был сбит советской ракетой, что стало одним из самых неловких эпизодов холодной войны.) Тем временем Чарли, продолжая изображать лихого удальца, женился на актрисе Морин О’Хара (моем платоническом идеале женственности). Потом он служил в военно-воздушных войсках на Виргинских островах. Не очень счастливый конец.

Итак, усевшись за стол, Чарли стал, попивая холодный чай, предаваться воспоминаниям, и предавался он им минут сорок пять, пока папа не спросил: «Как поживает Морин?»

— О, прекрасно, — ответил Чарли. — Она в машине.

— В машине? — в ужасе переспросила мама. — Вы хотите сказать, что все это время она просидела в машине ?

День был по-летнему жаркий.

— Да. — Чарли пожал плечами. — С ней ничего не случится.

Папа и мама яростно запротестовали и потребовали привести Морин на террасу. Чарли с неохотой пожал плечами, словно приглашение к столу одной из самых знаменитых актрис — случайно оказавшейся его женой — было обременительной несообразностью. Мои родители не принимали никаких возражений, и в конце концов Чарли пришлось идти за своей задыхавшейся на жаре женой. Вернулся он с сиявшей, хотя и несколько увядшей Морин О’Хара. Евдосия, наша давняя, любимая, беззубая повариха-кубинка, когда узнала о прибытии le grande estrella Señora O’Hara, бросилась в своих шлепанцах к окну, которое выходило на террасу, и оставалась там, не сводя с нее взгляда, все то время, что Морин О’Хара провела в нашем доме.