Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Свои верительные грамоты я вручил президенту Кеннеди 31 марта. Признаюсь, я несколько волновался перед этой церемонией, первой в моей дипломатической жизни. Я знал, что в Москве она проходила торжественно. Наш глава государства (или его заместитель) принимал нового иностранного посла в одном из наиболее красивых залов Кремля. Сотрудники МИД, присутствовавшие на церемонии, надевали в этих случаях официальную форму (черное с золотом), которую ввел еще Сталин. После вручения грамот полагалась беседа главы государства с послом, в основном протокольного порядка, хотя случались и серьезные деловые беседы в зависимости от обстоятельств.

В госдепартаменте меня предупредили, что у них все это проходит гораздо проще. У американских дипломатов, например, вообще нет никакой специальной формы одежды. Нет и никакого отдельного помещения для вручения грамот. Все происходит в рабочем кабинете президента в Белом доме. Я решил поэтому также не надевать свою парадную форму, а быть в обычном костюме, чтобы показать свою готовность с самого начала вести деловой разговор.

Когда я приехал к Белому дому, меня встретил заведующий протокольным отделом и прямо провел мимо стоявших у входа двух морских пехотинцев в кабинет президента.

Президент уже был там. Держался он просто, дружественно. Никаких официальных церемоний вручения верительных грамот. Было все обыденно: он взял у меня грамоты, сказал, что уже читал их (копии грамот были, как принято, заранее переданы в госдепартамент) и сразу перешел к разговору. Из-за болезни спины он сидел в кресле-качалке рядом с диваном, на который меня пригласил сесть.

Затем за чашкой кофе начался разговор один на один. Должен сказать, что я нарушил давнюю традицию советских послов в Вашингтоне, придя на беседу без переводчиков и без советников. Эта традиция объяснялась двумя причинами: во-первых, большинство наших послов в тот период не умело свободно говорить по-английски. Во-вторых, во времена Сталина считалось, что с иностранцами лучше говорить „при свидетелях". Я не был связан этими обстоятельствами. Главное же, беседа без „записывающего" сотрудника всегда носит более неофициальный, свободный характер. Именно такая практика бесед у меня установилась с большинством высших официальных лиц администрации США. Конечно, меня выручала хорошая память, позволявшая почти стенографически записывать позже, уже в посольстве, содержание бесед. Не было ни одного случая в моей длительной практике, когда бы оспаривалась впоследствии точность изложения мною позиций американской стороны.

В начале разговора я передал президенту привет и добрые пожелания от Хрущева. Он ответил тем же.

Затем он стал живо вспоминать „об интересной встрече", которую имел с советским премьером год назад в Вене, где я тоже присутствовал. Президент сказал, что надеется в будущем на новую встречу с ним. Сейчас трудно предсказывать возможный срок такой встречи, добавил он, поскольку хотелось бы, чтобы до нее было хоть что-то согласовано заранее или подготовлено к согласованию на уровне глав государств.

На вопрос, что именно, по его мнению, можно было бы подготовить к такой встрече, Кеннеди ответил, что над этим надо еще подумать, но, видимо, речь в любом случае зайдет о германских делах и Западном Берлине. Он выразил надежду на такую встречу в течение еще 1962 года. Нужда в этом, судя по всему, есть, заметил он. Я поддержал идею о встрече.

Конкретных вопросов президент подробно не обсуждал, сказав, что для этого будет еще время и что я могу рассчитывать на его содействие в своей работе как посол.

Кеннеди просил передать в Москву его благодарность за заботу о его больном отце (ему были присланы заключение и подробные рекомендации наших ведущих врачей).

В конце встречи президент провел меня по кабинетам своих основных помощников (Банди, Соренсена, Сэлинджера) и познакомил с ними, давая им краткие шутливые характеристики. Он показал также некоторые экспонаты, которые были подарены ему в разное время, особо обратив внимание на модель корабля из моржовой кости, полученной им в подарок от Хрущева. Среди картин в Белом доме неожиданно встретились два небольших полотна известного российского мариниста Айвазовского с весьма редкой для него „земной тематикой": „Зима в Санкт-Петербурге". Обе картины были отданы в Белый дом на некоторое время из частной коллекции.

Президент, если сравнивать его с прежним Кеннеди (на встрече в Вене), смотрелся уже как человек, уверенно держащий в руках бразды правления. Судя по отдельным его высказываниям и обмену репликами с ним по различным вопросам, я чувствовал, что он неплохо владеет материалом, касающимся советско-американских отношений.

Забегая вперед, скажу, что чем чаще я встречался с президентом, тем больше убеждался в том, что это был человек сильного, независимого характера. Внешне он всегда был выдержанным и любезным, сохранял полное спокойствие. Наши беседы касались самых острых вопросов международного положения и советско-американских отношений. Он не уклонялся от разговора по существу. Но, стараясь показать, что готов искать пути к конструктивному и взаимоприемлемому решению проблем, президент в большинстве случаев проявлял упорство в отстаивании и аргументации официальной позиции. К этим острым темам мы возвращались неоднократно, но, как правило, каждая сторона оставалась при своем мнении. Исключение, пожалуй, составлял один вопрос о прекращение испытаний ядерного оружия в трех сферах, в котором президент проявил готовность к сдвигам.

Важной особенностью президента Кеннеди было и то, что он все время как бы оставлял открытыми каналы для диалога между двумя правительствами, даже в периоды резкого ухудшения наших отношений. Это сыграло впоследствии большую роль при урегулировании кубинского кризиса и установлении прямой „горячей связи" между высшим руководством обеих стран.

В то же время за приятными манерами президента и его готовностью к спокойному диалогу скрывалось стремление максимально активизировать внешнюю политику и военную стратегию США. Появилась новая стратегия „гибкого реагирования", которая предполагала готовность США к военным действиям при любых ситуациях. Усилилась при Кеннеди и гонка ядерных вооружений.

Возвращаясь к своей первой беседе с президентом Кеннеди, скажу, что я суммировал свои впечатления о нем в своем докладе в Москву следующим образом: „Мы имеем сейчас дело с достойным оппонентом с американской стороны".

Несколько слов о моих сообщениях в Москву. Сразу после бесед с президентом, госсекретарем или другими видными официальными представителями я обычно посылал информационные шифротелеграммы об этих встречах. Я не диктовал эти телеграммы стенографистке или кому-либо из дипломатов, а писал всегда сам от руки. Такова была многолетняя привычка, да к тому же это позволяло соблюдать максимальную конфиденциальность переписки с Москвой. В курсе этой переписки был лишь советник-посланник, который оставался временным поверенным в делах в мое отсутствие (Георгий Корниенко, Юлий Воронцов, Александр Бессмертных, Владиллен Васев, Олег Соколов, Виктор Исаков, ставшие затем известными дипломатами). Бывали, правда, отдельные так называемые „особые" телеграммы личного порядка, которые предназначались только для посла.