Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Однако на этот раз Горбачева явно не устраивала договоренность только о встрече без определенной повестки дня. Поэтому он еще несколько месяцев тянул с согласованием даты и месте новой встречи.

Надо сказать, что к тому времени — чувствуя новое веяние — первый заместитель министра иностранных дел Корниенко совместно с начальником Генерального штаба маршалом Ахромеевым по инициативе последнего, без особой огласки, исподволь прикидывали возможную широкую программу ядерного разоружения. Любопытно, что первоначально „большое начальство", включая министра Громыко (затем Шеварднадзе) и министра обороны, ничего не знало об этих рабочих заготовках.

Не знал об этом и Горбачев, когда встречался с Рейганом в Женеве. Лишь после Женевы начальник Генштаба доложил этот материал своему министру Соколову, который послал его Горбачеву (он был на отдыхе вне Москвы). Доложили его и Шеварднадзе. Последний вроде положительно отнесся к этим разработкам, но колебался, не зная, как воспримет все это Горбачев. Лишь после того как он с энтузиазмом одобрил эту идею, она была подробно доработана и утверждена на Политбюро. Правда, утверждение такой программы проходило нелегко. Горбачеву пришлось приложить немало усилий, чтобы многие его коллеги по руководству осознали простую, но весьма непривычную для них мысль о том, что безопасность обеих стран может быть лучше обеспечена при гораздо меньших уровнях ядерных вооружений.

Утром 15 января я встретился с Шульцем и передал ему срочное личное послание Горбачева для Рейгана. Я понимал, что это послание, содержавшее новую программу по разоружению, по своему значению явно выделялось из всей предыдущей переписки между обоими руководителями по разоруженческим проблемам. Я постарался довести эту мысль до Шульца.

В послании Горбачева, в частности, говорилось: „После нашей встречи в Женеве, где мы условились, что вопросы безопасности являются центральными для наших отношений, я внимательно обдумывал пути реализации тех принципиальных решений, которые были приняты в результате нашей встречи… В совместном документе мы четко высказались за предотвращение ядерной, а также обычной войны между нашими странами, подтвердили взаимную готовность следовать по пути политики, исключающей стремление к военному превосходству… Давайте договоримся о поэтапной программе, которая привела бы к полному и повсеместному ядерному разоружению уже к началу следующего столетия".

Далее Горбачев подробно излагал „программу ядерного, разоружения до 2000 года", получившую впоследствии широкую известность.

Программа представляла собой трех этапный календарный порядок сокращения ядерных вооружений, как носителей, так и боезарядов, вплоть до их полной ликвидации. Она достаточно детально касалась как стратегического, так и тактического ядерного оружия с одновременным запретом ударных космических вооружений. Учитывался и вопрос о сокращении обычных вооружений.

Программа от 15 января 1986 года была, по существу, первой масштабной реалистической советской инициативой в области разоружения, предусматривающей широкий охват и взвешенные конкретные предложения по срокам. При этом во многом учитывались и последние американские предложения по разоружению. Проглядывалась практическая база для возможного компромисса, хотя для достижения соглашений требовались, разумеется, соответствующие переговоры.

На Шульца эта программа, чувствовалось, произвела впечатление. Госсекретарь задавал разные вопросы, но от своих высказываний по существу вопроса он, как всегда, воздержался. Явно торопился срочно получить оценки экспертов и доложить Рейгану послание Горбачева.

Несколькими часами позже в тот же день Горбачев публично выступил с соответствующим заявлением. В нем указывалось, что Советский Союз предлагает, действуя поэтапно, осуществить и завершить „процесс освобождения Земли от ядерного оружия" в течение ближайших 15 лет, до конца нынешнего столетия.

Хотя программа, объявленная Горбачевым, несла немалый пропагандистский заряд, правительство США не могло просто отмахнуться от нее. В программе впервые советская сторона давала согласие на далеко идущие сокращения стратегических ядерных наступательных вооружений, на чем давно настаивал сам Рейган. Это не могли не понимать руководители американской внешней политики.

В ответе на один из настойчивых вопросов на следующий день по поводу предложений Горбачева Рейган выразил удовлетворение тем, что впервые предложено действительное уничтожение ядерного оружия. В детали он не входил, так как чувствовалось, что он в них еще не определился.

Через пару дней Кендалл рассказал мне о своей беседе с Риганом, руководителем аппарата Белого дома. Риган признал, что новая советская программа застала всех в администрации врасплох. Американское посольство в Москве твердило президенту, что Горбачев сейчас полностью переключился на подготовку к съезду партии. Поэтому Белый дом вынужден собраться с мыслями и дать ответ Горбачеву. Его предложения конкретны и в ряде случаев внешне близки к предложениям, которые раньше высказывал сам президент. Поэтому игнорировать их как пропаганду не получается.

Короче, администрация Рейгана неожиданно столкнулась с более активной и более изобретательной советской внешней политикой, чем это было до сих пор. Начиналась настоящая дипломатическая борьба широкого масштаба между Москвой и Вашингтоном по важнейшим вопросам ядерного разоружения. На этот раз дипломатические и пропагандистские усилия СССР подкрепились серьезными конкретными и далеко идущими предложениями. Инициатива в этих вопросах переходила к Москве.

Я передал также председателю сената Тэрмонду (как и спикеру палаты представителей О'Нилу) обращение Верховного Совета СССР к конгрессу США в связи с выдвинутой нами программой ликвидации ядерного оружия к 2000 году. „Лично у меня, — сказал Тэрмонд, — крепнет надежда, что при всех различиях между нашими странами Америка и Россия могут договориться о мире и разоружении, а их слово будет решающим для всего мира. Пора уже по-серьезному взяться за это".

Слова эти отражали те процессы, которые исподволь развивались в общественном сознании Америки. Тэрмонд принадлежал к правоконсервативным кругам южан, известным своим антисоветизмом. На этот раз даже он пригласил нескольких корреспондентов из своего родного штата, чтобы отметить свою первую встречу с советским послом, а затем прислал мне фотографию и благожелательные отклики на это событие в газетах своего штата, что также было необычным явлением.