Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

В ответ Косыгин изложил советскую точку зрения. Разгорячившись по ходу дискуссии (что с ним случалось редко), Косыгин громко и убежденно заявил: „Оборона — это морально, нападение — безнравственно!" Его основной тезис: в принципе наилучшим путем для замораживания оборонительного вооружения было бы решение вопроса о сокращении наступательного вооружения или же рассмотрение вместе всего комплекса вопросов разоружения.

Определенного ответа Джонсону относительно возможности начать в ближайшее время обмен мнениями по вопросу ПРО Косыгин, однако, не дал. У него не было на это согласия других членов советского руководства.

Затем в беседе были затронуты советско-американские двусторонние отношения. Джонсон говорил, что за годы его президентства было немало сделано, перечислил все соглашения, которые были заключены. Он подчеркивал, что придавал и придает советско-американским отношениям первостепенное значение. Косыгин подтвердил, что Советское правительство разделяет эту точку зрения.

Джонсон выразил пожелание провести дополнительную встречу в воскресенье в том же месте. Косыгин согласился на вторую встречу.

По ходу беседы Джонсон подробно излагал свою точку зрения, развертывал свою аргументацию. Косыгин был менее многословен, но достаточно четко излагал свои мысли.

25 июня — вторая встреча. В основном обсуждались те же вопросы. Особо пространно Джонсон говорил по Вьетнаму и о ПРО.

Джонсон сказал, что он еще раз все обдумал и решил обратиться к ДРВ с новым предложением. США могли бы прекратить бомбардировки ДРВ при условии, что вслед за прекращением бомбардировок должны немедленно состояться переговоры между представителями США и ДРВ. Но если Ханой будет вести игру на затягивание переговоров, то США сохранят за собой полную свободу действий.

Косыгин совсем не был уверен в позиции северовьетнамцев, которые не делились с нами взглядами насчет компромиссного урегулирования. Поэтому он продолжал придерживаться известной советской точки зрения, а именно, что урегулирование вьетнамской проблемы возможно только при условии прекращения бомбардировок территории ДРВ и вывода американских войск из Южного Вьетнама.

Относительно ПРО Джонсон заявил о желательности организации встречи Макнамары с советскими представителями в любом приемлемом для нас месте. На такой встрече, по его словам, можно было бы рассмотреть как вопрос о сдерживании развития систем ПРО, так и о сокращении военных бюджетов в целом.

Косыгин не сказал ничего определенного на этот счет, не желая связывать себя какими-либо обязательствами.

Надо сказать, что вопрос о Макнамаре возник не случайно. За два дня до встречи в Гласборо Макнамара в беседе со мной высказал мысль, что хотел бы лично выступить перед Джонсоном и Косыгиным по вопросу ПРО, когда они будут вдвоем. Он подготовил для иллюстраций самые последние конфиденциальные технические данные и расчеты американских специалистов на этот счет, чтобы подтвердить научную обоснованность подхода к проблеме ПРО. Джонсон дал на это согласие, но просил заручиться одобрением и советского премьера на такую „презентацию" во время их личной встречи. Косыгин согласился с этим, о чем я сообщил Макнамаре.

Весь первый день встречи в Гласборо нервничавший Макнамара прождал в приемном зале вызова Джонсона для такого выступления. Однако его не пригласили. Сразу после первой встречи Джонсон устроил для Косыгина обед, на который были приглашены все сопровождавшие обоих руководителей лица, включая работников протокольной службы. Во время обеда Джонсон увидел Макнамару и, вспомнив, что он забыл позвать его на совместную беседу с Косыгиным, пригласил его сделать сообщение прямо за обедом. Макнамара явно не был к этому готов, поскольку на обеде присутствовали многие, не имевшие доступа к столь конфиденциальной военной информации.

Макнамара смешался, стал лихорадочно выбирать из пачки подготовленных им схем и диаграмм наименее секретные документы и по ним стал строить свое выступление. Главный его тезис: гонка в области оборонительного оружия только ускорит уже существующую гонку наступательных вооружений и таким образом дестабилизирует установившееся деликатное равновесие между двумя сверхдержавами, основанное на ядерном сдерживании. Однако выступление Макнамары, в силу отмеченных выше причин, получилось скомканным, малоубедительным и малоинтересным. Косыгин был явно разочарован, о чем он мне и сказал вечером. Сам Косыгин ответил Джонсону и Макнамаре, что ракетные оборонительные системы вокруг Москвы и Таллинна строятся для того, чтобы спасти жизни советских граждан, и поэтому вместо обсуждения вопроса об их ликвидации надо в первую очередь заняться проблемой сокращения наступательных стратегических систем.

Позже, оправдываясь передо мной, Макнамара ругал президента за то, что он так „неуклюже провалил все дело". Видимо, в результате всего этого на второй день встречи с Косыгиным Джонсон и предложил встречу Макнамары с советскими специалистами. Хотя Косыгин и не был готов начать конкретные переговоры с США по вопросу об ограничении оборонительных стратегических систем (помимо прочего, Москва хотела сперва достичь ядерного паритета в наступательных вооружениях), дискуссия в Гласборо все же способствовала, хотя и с задержками, началу переговоров по ограничению стратегических вооружений, которые в конечном счете привели к заключению Договора по ПРО в 1972 году. Потенциально это был немаловажный результат.

В целом надо сказать, что встреча в Гласборо проходила в благожелательной атмосфере. Джонсон хорошо играл роль хозяина. Косыгин сообщил в Политбюро, что „Джонсон и его окружение держались дружественно, оказывали нам всяческое внимание и старались показать, что они ищут решения важнейших вопросов".

В заключение Джонсон заявил, что он придает очень большое значение состоявшимся беседам и хотел бы, чтобы такого рода обмены мнениями вошли в практику советско-американских отношений и проводились бы по крайней мере один раз в год. Косыгин согласился, что встречи на высшем уровне действительно полезны.

Отсутствие конкретных результатов на встрече в Гласборо объяснялось объективными причинами: не было в тот момент реальной возможности „прорыва" на каком-либо важном направлении. Но сказывалось также, очевидно, и отсутствие у Косыгина достаточных полномочий от Политбюро, чтобы он мог вести масштабный и продуктивный разговор. Надо помнить, что это была единственная советско-американская встреча на высшем уровне, в которой не участвовал Генеральный секретарь ЦК КПСС. А Брежнев не очень-то хотел способствовать личному успеху Косыгина.