Федор Орлов - Месть «Голубой двойки»

— Так как же ты, Микита, командовал генералом, расскажи.

— Откуда же я знал, что он генерал, ночью-то не видно, — оправдывается Бутенко. — А надо было скорей подвешивать бомбы.

А Свечников еще подливает масла в огонь.

— Ну, смотри, Бутенко, докомандуешься. Далеко пойдешь, если тебя не остановить вовремя.

Видим, вернулся с задания летчик Большаков. Ходит вокруг самолета, считает пробоины. Да, многовато их для начала. Большаков только недавно прибыл к нам из училища, и сегодняшний вылет для него, пожалуй, первое серьезное боевое крещение. Ведь даже нам, «старичкам», попадавшим и не в такие передряги, пришлось нынче нелегко, а каково было ему? А в воздухе он вел себя мужественно и сейчас ничего, молодцом держится. Улыбается, хотя лицо иссера-красное от усталости. А когда Большаков снял шлем, я не поверил своим глазам: виски у него были совсем седые. Немало, видно, пережил и передумал он за несколько страшных минут над целью, в тесном кольце лучей немецких прожекторов, среди рвущихся снарядов… А его молодой штурман Черниченко — тот вообще молчал, не разговаривал ни с кем. Каждый по своему переживает полет. Но ко всему привыкает человек. На фронте некогда предаваться унынию, здесь что ни день — новое переживание, посильней вчерашнего. И когда получаешь очередное боевое задание, думаешь уже только о нем, отключаешься от всяких посторонних мыслей. Ведь полет — это проверка всех физических и духовных качеств человека, экзамен на преданность Родине. Скоро тот же Большаков — молодой парень с седыми висками — научился улыбаться как ни в чем не бывало, считая новые пробоины на своем корабле. Все вошло в нормальную колею фронтовой жизни.

Пятого ноября мы опять работали с аэродрома Кресцы. Двенадцать тонн бомбового груза оросили на головы фашистов, — этой ночью мы наносили удары главным образом по железнодорожным узлам и станциям. Взорвали несколько цистерн с горючим, накрыли серией бомб два длинных состава с боеприпасами, подорвали воинские эшелоны. В общем, наделали немцам дел, пусть теперь на досуге подсчитывают свои потери. Вообще, бомбить по узким целям — переправам, мостам, железнодорожным узлам и станциям — довольно трудное дело. С воздуха они кажутся тонкой ниткой, и, чтобы разорвать такую «ниточку», приходится идти почти над землей, рискуя сломать себе голову. Но на этот раз вместе со мной был старый испытанный друг, мастер своего дела Евгений Иванович Сырица, и мы успешно провели четыре боевых вылета. Приземлились довольные. На аэродроме кипела обычная ночная работа: одни прилетали, другие улетали, нагруженные бомбами. Без конца трезвонил телефон в землянке — наземные войска требовали поддержки с воздуха. Всем было не до отдыха. Когда на рассвете я пришел на КП командующего доложить о выполнении боевого задания, генерал Куцевалов попросил меня подойти ближе к столу и сказал:

— Товарищ Орлов, сделайте еще один вылет. Вот сюда, — показывал генерал карандашом по карте. — Только что получены сведения, что здесь, недалеко от моста, у немцев крупное бензохранилище. И пока не, поздно, надо его уничтожить.

Я повторил приказание:

— Есть уничтожить склады с горючим! — и хотел уйти. Но командующий остановил меня:

— Я знаю, вы сегодня много сделали и сильно устали. Я не приказываю, а прошу выполнить еще один вылет.

Я не знал, куда подевалась моя усталость, я готов был горы свернуть, чтоб оправдать доверие этого замечательного, душевного человека.

Уже почти совсем рассвело, и чтоб не терять драгоценное время, я не стал делать разворота над аэродромом и сразу со взлета пошел по маршруту в сторону фронта. Штурман и стрелки зорко следили за воздухом. А вот и мост, на который указывал генерал. Мы с одного захода сбросили все бомбы на склад — и сразу же весь лес окутал густой черный дым. На обратном пути у самой линии фронта повстречали вереницу наших «горбачей» — штурмовиков. Мы снизились, уступая им дорогу. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я увидел справа крыло немецкого истребителя. Промелькнуло лицо летчика, черные кресты на фюзеляже. «Мессершмитт» развернулся в сторону — вверх, заходя нам в хвост. Но «Голубую двойку» выручили наши истребители, сопровождавшие штурмовиков, и я безнаказанно ушел к лесу: там все-таки не так светло. Даже стыдно стало за своих стрелков: в этот раз они проворонили немца, подпустили его вплотную, а потом растерялись, даже не сделали ни одного выстрела. Сразу видно, что ночные полеты избаловали нас, притупили бдительность. Спасибо нашему неизвестному летчику-истребителю, вовремя оказался он рядом, а то бы… На базу вернулись нормально.

Разведка донесла, что противник стягивает свежие силы к линии фронта. Значит, фашисты что-то замышляют — недаром Гитлер во всеуслышание объявил, что 7-го ноября он будет принимать на Красной площади парад своих войск. Ну, нет, не выйдет!

И мы, летчики, днем и ночью не давали житья фашистам. Вечером шестого ноября мы особенно тщательно подготовились к вылету, решили отбомбиться так, чтобы у каждого на душе был праздник. И вот мы в воздухе. Ревут моторы, из глушителей вырываются в темноту языки красновато-голубого пламени. Настроение у экипажа бодрое. И даже самолет, кажется, чувствует, какой сегодня день — идет спокойно, без болтанки. С трудом набираю высоту — машина загружена бомбами до предела. Видимость хорошая, но морозец, и потому приходится надевать маску, а в ней хуже видно, да и неприятные сосульки образуются у самого рта. Дышать носом — тоже нельзя, запотевают очки. А снимешь маску — в момент обморозишься. Ну, да не в первый раз. Связь с командным пунктом есть, об этом доложил Бутенко. За нами следом идут экипажи. Локтионова и Большакова. У Феди Локтионова штурманом сейчас Михаил Скорынин — весь сушинский экипаж недавно вернулся из московского госпиталя. Только самого Николая Ивановича врачи пока задержали, но мы по-прежнему ждем его. Нам очень нужны опытные летчики, а уж с Сушиным мы не один пуд соли съели.

Подходим к району цели. Кругом все спокойно. Но тем внимательней вглядываешься вдаль, руки еще крепче сжимают штурвал — кажется, ты теперь одно целое с машиной. Слух напрягается до предела, и среди тресков и шорохов в наушниках я улавливаю единственные, необходимые мне сигналы. Еще ничего не видя, чувствую по качке самолета, что в воздухе начали рваться снаряды — заговорили немецкие зенитки. Мы прямо с первого захода сбросили восемь тяжелых фугасок. На втором заходе освободились и от остальных мелких бомб. Уже выйдя из зоны зенитного огня, по привычке оглянулся и увидел большое зарево. Тут же начались новые взрывы — это заступил на вахту Федя Локтионов. А потом и Большаков добавил немцам жару.