Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Доктор все еще возился с осмотром трупа. Я, прокурор и следователь занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.

За перегородкой этой комнаты виднелась большая лужа крови у окна. Брызги крови попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате кровь заметна в разных направлениях. Комод, шкатулка — взломаны.

— Убийство совершено с целью грабежа, — заметил я.

— Без сомнения, — ответил следователь.

На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара. На комоде, на шкатулке, на столе — везде крова­вые следы рук.

— Да, убийца порезал себе руки... — заметил я. — Это очень важная и ценная улика.

— Семь проколов горла! — обратился к нам док­тор, покончивший с осмотром трупа. — Убийца в ожесточенной борьбе не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар. Он медленно и постепенно прокалывал горло своей жертвы.

Я подошел к печке и открыл ее. В ней вид­нелась большая куча золы. Труба была не закрыта. Я стал рыться в золе и вскоре нашел две жестяные пуговицы.

— Ага! — воскликнул я. — Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке носильное платье, свое, разумеется.

Покончив с осмотром и распорядившись об отправке трупа в медико-хирургическую академию для вскрытия, мы приступили к первоначальному до­просу.

— Скажите, отец благочинный, слыл ли покой­ный за человека особенно состоятельного?

— Не думаю. Мне, конечно, в точности не известно, сколько у усопшего было денег, но предполагаю, что о больших деньгах не может быть и речи. Так, несколько билетов, по всей вероятности.

— Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть известны распо­рядки вашей монастырской жизни, равно как и лица, здесь бывающие.

— Откровенно вам скажу, в ум не могу взять, кто бы это мог решиться на столь страшное злодеяние, — развел руками благочинный.

Надо было нам самим нащупывать след к рас­крытию злодея. Я велел позвать монастырского служителя Якова. Он повторил свой, уже известный нам, рассказ о том, как его покойный посылал за табаком и т. д., и как, наконец, он обнаружил убийство.

— Покажи-ка, братец, твои руки! — приказал я ему.

Он спокойно их протянул. Мы все впились в них глазами, особенно доктор. Руки были чистые, без малейшего пореза.

Я отпустил Якова и обратился к казначею лавры:

— Скажите, отец казначей, кто у вас прежде служил в должности прислужников?

Казначей назвал. Я приказал агенту Назарову записать их.

— Ну а кто за последнее время посещал лавру?

Среди некоторых лиц казначей назвал, между прочим, Ивана Михайлова, который до сентября прошлого года был монастырским служителем.

— А не знаете ли вы, когда в последний раз был в лавре этот Иван Михайлов?

Тут из среды братии выдвинулись два монаха и заявили, что видели этого Михайлова в лавре не далее как третьего дня, то есть накануне убийства иеро­монаха Иллариона. Михайлов явился в лавру без всякой надобности, провел целый день накануне убийства, ночевал в лавре, затем появился также в день совершения преступления. Это было весьма важное и ценное указание!

— Где же мог у вас ночевать Михайлов? — спросил следователь.

— Наверно, в сторожке у кого-либо из сторожей.

Мы приказали позвать всех сторожей. Один из них заявил, что ночевал Михайлов у него, что он, Михайлов, собирался в 10 часов ве­чера уехать к себе на станцию Окуловка.

— Ну, теперь за работу! — тихо сказал я прокурору и следователю. — Будьте спокойны, господа, я вам скоро представлю убийцу...

— Мы не сомневаемся в вашей кипучей энергии и в вашем таланте, ваше превосходительство, — ответили они.

В тот же день поздно ночью я призвал к себе нескольких агентов.

— Вот в чем дело, господа. У Назарова записаны лица, служившие раньше в лавре, бывавшие там в последнее время. Вы ознакомьтесь с этим списком и немедленно начните их поиски. Дей­ствуйте с крайней осторожностью, чтобы не спугнуть действительного преступника. Соберите о них самые тщательные сведения и по мере получения их докладывайте мне.

Отпустив их, я велел позвать к себе Назарова, энергичного и ловкого чиновника сыскной полиции, отлично зарекомендовавшего себя целым рядом удачно выполненных розысков.

— Ну, Назаров, вам предстоит случай отли­читься, так как убийство иеромонаха Иллариона яв­ляется далеко не заурядным преступлением. Дерзость, с какой убийца не побоялся совершить свое злодеяние в стенах лавры, в общежитии монашествующих, чистота, наконец, «работы» (подумайте, никто не слыхал ни малейшего звука борьбы) — все это показывает, что мы имеем дело с достаточно смелым, ловким злодеем.

— Постараюсь всеми силами оправдать доверие ва­шего превосходительства, — отвечал Назаров.

— Завтра с первым утренним поездом вы от­правитесь на станцию Окуловка. Из расспросов сто­рожа лавры, у которого провел ночь Михайлов, я узнал, что Михайлов служил раньше на этой станции стрелочником, затем, будучи уволен, приезжал в Петербург хлопотать о новом поступлении. Имейте в виду, Назаров, что вы должны соблюдать полнейшее инкогнито, чтобы весть о вашем прибытии на станцию Окуловка не дошла — тем или иным путем — до Михайлова прежде, чем вы его схватите и допросите, проведя, конечно, и обыск у него. Я дам вам официальный лист, в котором предписываю всем местным властям оказывать вам немедленное и энергичное содействие во всем, что вы найдете необходимым предпринять.

Я сел за стол, написал эту бумагу и, вручая ее Назарову, сказал:

— Ну, смотрите же, Назаров, без победы лучше ко мне и не возвращайтесь. Весь Петербург взволнован страшным убийством, нам необходимо как можно скорее успокоить общественное мнение.

Назаров откланялся. Утром в 8 часов 30 минут он выехал на станцию Окуловка.

Всю дорогу Назаров, зная, как часто, совершенно случайно, из обрывка какой-либо фразы удавалось напасть на верный след или хоть поймать кончик таинственной нити преступления, незаметно ко всему приглядывался, прислушивался. Из вагона второго класса он переходил в третий, просиживал там некоторое время, выслеживая, нет ли в вагоне кого-нибудь из окуловцев и не заговорит ли кто-нибудь о зверском убийстве в Александро-Невской лавре.

Эти маневры, однако, не приносили пока никаких желаемых результатов; правда, в поезде много говорилось об убийстве отца Иллариона, но все эти раз­говоры мало относились к делу, представляя собойчисто вагонную болтовню, на которую столь падокрусский человек. Тогда Назарова осенила другая мысль. Он ловко завязал разговор с людьми из кондукторской бригады.

— Вы сами не из Окуловки? — спросил он одного кондуктора.

—Нет. А что?

— Да так... человечка одного мне надо там разыскать... о месте он хлопочет.