Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Ого, ваш сын — настоящий отшельник! — про­изнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью мо­лодого миллионера.

— Господи! Золото, всяческая роскошь были ему предоставлены мною. Не захотел. «Ничего лишнего, — говорит, — мне не надо, папаша. От прихотей грех заводится».

Путилин стал разглядывать книги, тетради. Вдруг, разглядывая одну тетрадь, он быстро по­вернулся к купцу-миллионеру и спросил его:

— Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пят­ницам едят постное?

— Да-с! — ответил весьма удивленный Вахрушинский.

— Ну, а я могу узнать, что у вас, например, сего­дня на горячее варили молодцам и приказчикам?

Лицо миллионера было чрезвычайно глупо: оно по­просту окаменело от изумления.

— Я сейчас узнаю, ваше превосходительство! — пролепетал он, быстро выходя из комнаты.

— Прости меня, Иван Дмитриевич, — начал я, подходя к моему другу, который быстро вырвал поло­вину страницы тетради, — что я вмешиваюсь в твои «первые шаги» розыска. Но ради Бога, неужели «го­рячее» может играть какую-нибудь роль в деле ро­зыска пропавшего миллионера?..

— Как «все» — нет; но как «частность» — да... — усмехнулся мой гениальный друг.

— Сегодня варили щи, ваше превосходительство... — проговорил миллионер-купец, входя в комнату своего исчезнувше­го сына.

— С грибами? — спросил Путилин.

— А... а вы почему это знаете? — удивленно спросил Вахрушинский.

— Не в этом дело, голубчик. Скажите: кто это вы­шел из комнаты вашего сына? Это — ваш старший приказчик?..

— Воистину чудодей вы, ваше превосходительст­во! — восторженно вырвалось у купца-старика. — Истину изволили сказать. Это мой старший приказчик.

— Пригласите его сюда!

Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знамени­тый потайной фонарь, и спрятал его в карман. Пада­ли уже темные сумерки раннего зимнего дня.

— Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, — обратился Путилин к вошедшему старич­ку, — кто доставил вам письмо от исчезнувшего мо­лодого хозяина Дмитрия Силыча?

— А так, примерно сказать, какой-то неизвестный, не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку — и убежал!..

— Так-с... А вы лица этого человека, таинствен­ного посланца, не заметили?

— А именно-с? — почтительно насторожился тот.

— Было ли лицо его с бородой или без бороды?

— Не приметил-с... — ответил старший приказчик. Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил его на лицо старшего приказчика.

— И ни одного гнуса не заползло в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? — загре­мел вдруг Путилин громовым голосом.

От неожиданности и я, и миллионер-хозяин вздрог­нули и даже привстали со своих мест.

Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от Путилина.

— Виноват-с... Невдомек мне, о чем изволите спра­шивать...

— Ничего больше... Идите, голубчик... — мягко от­ветил Путилин.

Путилин сидел долго, задумавшись.

— Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш был, считался поч­ти женихом. Что это за история с его сватовством?.. Кто была его невеста?

— А вот, изволите видеть, как дело обстояло. Око­ло года тому назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился он в Сызрани со вдовой купчихой-мил­лионершей Обольяниновой и с ее единственной до­черью-красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал бывать. Од­нажды меня и спрашивает сын: «Дашь, отец, согласие на брак мой с Аглаей Тимофеевной?» — «Дам, — отвечаю, — с радостью». Однако вдруг все дело круто изменилось: перестал сын бывать у волжской купчихи, стал тем­нее тучи. Тоска на лице так и светится. Стал я допы­тываться о причине всего этого. Молчит, а то пустя­ками отговаривается. А ночи все почти напролет хо­дит по комнатке этой, охает, вздыхает, то молиться начнет, то — плачет. А теперь, как известно вашему превосходительству, и вовсе исчез.

— Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не были у волжской купчихи и ее дочки?

— Нет-с. Что мне у них делать?..

— У них есть какое-нибудь торговое дело?

— И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.

— Отлично. Так как мне хотелось бы повидать бывшую полуневесту вашего сына, то мы сейчас уст­роим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского про­мышленника. Доктора мы можем выдать за моего уп­равляющего-доверенного.

—Слушаю-с, ваше превосходительство! — живо ответил Вахрушинский.

— Это их собственный дом? — спро-сил Путилин, когда мы остано-вились перед отличным камен-ным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.

— Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.

Дверь нам открыла женщина, довольно старая, по­нурого вида, одетая во все черное.

— Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?

— Дома-с... — ответила черная женщина. — Пожа­луйте.

— Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками об деле поговорить.

Мы быстро разделись и вошли в залу.

Тут не было той кричащей роскоши, что у Вахрушинского, но, однако, и тут все было очень богато.

Не успели мы присесть, как дверь из со­седней комнаты распахнулась и вошла девушка.

Очевидно, она не ожидала нас встретить здесь, по­тому что громко вскрикнула от удивления и испуга.

Одета она была довольно странно и необыкновен­но. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сара­фан-летник облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драго­ценных камней. Руки были все в кольцах. На голо­ве — простой коленкоровый белый платок, низко опу­щенный на лоб.

Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.

— Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажись, вас напугали? — направился к ней Вахрушинский. — Нешто Анфисушка не предупредила? Мы — к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незва­ных гостей.

Путилин, назвав себя и меня вымышленными ку­печескими фамилиями, низко и почтительно покло­нился красавице в сарафане.

— Очень приятно, — раздался ее певучий, не­сколько вздрагивающий голос.

Она была еще в сильном замешательстве.

Путилин, удивительно ловко подражая купеческо­му говору и даже упирая на «о», стал сыпать кудре­ватые фразы.

Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное — с ее белого коленко­рового платка на голове.

— Эх-с, Аглая Тимофеевна, сейчас видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-корми­лицы!