Борис Минаев - Ельцин

Ростропович, приехавший в Белый дом в первый же день блокады, был, наверное, самым знаменитым его защитником после Ельцина.

Вообще в Белом доме происходило немало любопытного. Приходили известные артисты, политики — приходили и уходили. Здесь было огромное количество журналистов, наших и иностранных. Некоторые вскоре требовали автомат, другие предпочитали сделать репортаж и уйти работать в редакцию.

Радостным известием стала «поддержка международного сообщества», а именно — звонки Ельцину от Джорджа Буша-старшего и Джона Мейджора (премьер-министра Великобритании). Но справедливости ради надо заметить, что звонок этот Буш-старший совершил почти через сутки после переворота, до этого момента отделываясь осторожными заявлениями, выражая тревогу по поводу здоровья Горбачева и надежду, что новые власти не свернут с намеченного демократического пути. Слова поддержки прозвучали и от лидеров республик, с которыми у Б. Н. были не такие уж безоблачные отношения: Назарбаева, Кравчука, которым Ельцин позвонил сам, находясь в Белом доме. Это были важные сигналы.

Охрана Ельцина составляла планы спасения Б. Н. в случае начала штурма. Через систему подземных люков и коридоров можно было выйти на другую сторону Москвы-реки к гостинице «Украина». На этот случай ему приготовили парик и бутафорскую одежду. Другой вариант — подземный бункер, настолько хорошо оборудованный и автономный, настолько прочный и защищенный (на случай ядерной атаки), что продержаться в нем можно было много дней, до прихода «наших». В ночь с 20-го на 21-е Ельцин согласился туда пойти. Хотя понимал, что «наши» скорее всего не придут. Все «наши» были в здании и вокруг него (остальные сидели по домам и тихо ждали).

Наконец начальнику службы безопасности пришла в голову идея: вывезти Ельцина в американское посольство, задний двор которого находился через улицу, в 200 метрах от Белого дома. Коржаков немедленно связался с дежурным в посольстве, и американцы приняли эту идею с воодушевлением.

Но Ельцин ехать в посольство отказался наотрез!

Люди по-разному проявляли себя в этой страшной ситуации. Руцкой, вспомнив военное прошлое, активно командовал немногочисленными автоматчиками, проверял посты. Хасбулатов, Бурбулис, Шахрай и другие члены ельцинского штаба продолжали «работать с документами», звонить, получать корреспонденцию и отправлять ее. Наконец в ту последнюю ночь все спустились в бункер. Кто-то поставил на стол бутылку водки.

С отрешенным лицом сидел Юрий Лужков, тогда заместитель мэра Москвы, держа за руку свою молодую беременную жену Елену. Он не пил, почти ничего не говорил. Зато пламенную речь в защиту демократии произнес Гавриил Харитонович Попов, первый мэр Москвы.

Люди вели себя по-разному, но практически никто не уходил из Белого дома. Здесь, с Ельциным, было и страшно, и в то же время была надежда.

Он и был этой надеждой.

Сам Ельцин в первую ночь немного поспал.

Лежа на кушетке, на боку, вытянув руку, слушал сквозь сон раздававшиеся в коридоре крики, гулкие шаги по лестнице.

Он должен пережить и эту ночь, и следующую. Он не верил, что все они умрут. Время работало на него. Время мощно работало на него.

…Кульминация наступила в ночь с 20 на 21 августа.

Движение бронетехники, которого все так долго ждали, наконец началось.

Судя по мемуарам генерала Александра Лебедя, количество войск, переброшенных в эти дни в Москву, было совершенно невероятным. Крупнейшая по численности передислоцированных войск операция, сравнить которую можно лишь с серьезными учениями или со сражениями времен Второй мировой войны. Все новые и новые части прибывали на военные аэродромы. Но с точки зрения эффективности, целесообразности это был настоящий хаос. Как пишет Лебедь, «преднамеренный хаос». Однако ничьей злой воли, хитроумного замысла в этом хаосе с военной точки зрения не было.

Безумной являлась сама затея — подавить сопротивление москвичей силами бронетехники. Несколько хорошо обученных подразделений спецназа решили бы эту задачу куда быстрее. Танки и БМП вызывали у толпы дикое возбуждение, ярость и желание их остановить. Люди ложились под боевые машины, останавливали их буквально руками, кидали под гусеницы все, что можно, взбирались на броню, не давая проехать.

Три БМП двинулись в туннель под Садовым кольцом, чтобы перебраться на ту сторону Нового Арбата. Молодой защитник Белого дома влез на броню и попытался открыть люк, чтобы переговорить с экипажем. Офицер, который решил, что в руках у парня бутылка с зажигательной смесью и он сейчас заживо спалит экипаж, выстрелил в него. Двое других парней, подбежавших, чтобы оттащить упавшее тело, были задавлены машиной, которая неожиданно дала задний ход.

Так трагически погибли Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов.

Больше жертв в ту ночь не было…

Страшная новость мгновенно облетела Москву. Ярость народа стала такой сильной, что ее физически можно было ощутить, даже не находясь в стане защитников Белого дома.

Вообще ситуация, конечно, находилась на волоске. Экипажи БМП, которые не смогли совершить передислокацию в ту ночь, находились среди возбужденной толпы. У многих в руках они видели бутылки с зажигательной смесью. Но, слава богу, ни одна машина не сгорела, не взорвалась. Если бы это случилось, очереди по толпе были бы неминуемы.

В своих воспоминаниях офицеры группы «Альфа», элитного подразделения КГБ, обученного именно как «группа захвата», пишут, что они «отказались» в ту ночь штурмовать Белый дом. Нет никаких оснований им не верить.

Но войти туда (по плану, разработанному в военном штабе ГКЧП) они смогли бы только через «коридоры», проложенные в толпе десантниками и БМП. Никаких «коридоров» проложено не было, так как толпа не подпустила БМП к зданию.

В шесть утра, под проливным дождем, когда движение техники уже было остановлено, пронесся слух о том, что сейчас начнется штурм — уже без боевых машин, просто силами пехоты и спецназа. Люди, сцепив руки, встали в несколько рядов — в последний раз.

Но штурма не было. Отдать приказ о его начале стало уже невозможно. Офицеры, после двух дней бесконечного ожидания, противоречивых приказов, публичного позора и сумятицы, отказывались идти на штурм.

Над Москвой повисло хмурое дождливое утро.

Этим утром состоялся еще один примечательный телефонный разговор. Я не могу привести его дословно, но общий смысл постараюсь передать.

Павел Грачев позвонил своему непосредственному начальнику, министру обороны СССР, члену ГКЧП Дмитрию Язову.

Смысл его вопроса был прост: что делать дальше?

— Пошли они на х…, — сказал Язов. — Я больше в этом г… не участвую [19] Значительно более сухо излагает этот ключевой эпизод — отказ армии поддерживать действия ГКЧП — Р. Пихоя: «В 6 часов утра 21 августа состоялось заседание коллегии Министерства обороны, на котором большинство генералов высказалось за необходимость вывода войск из Москвы, перевода Вооруженных сил из повышенной боеготовности в постоянную, рекомендовали министру обороны Д. Язову выйти из состава ГКЧП. Язов согласился со всеми предложениями, кроме одного: выйти из ГКЧП. “Это мой крест, — заявил он. — Буду нести его до конца”». .