Борис Минаев - Ельцин

Внешне все выглядело точно так же, как и до путча. За тем же столом, в том же зале загородной резиденции президента СССР сидят Горбачев, руководители крупнейших республик: Ельцин, Назарбаев, Шушкевич и др. Перед ними те же документы. (Кстати говоря, работа шла и после 19 августа, рабочими группами было подготовлено пять (!) вариантов нового Союзного договора, последний из них, разработанный как раз к 14 ноября, назывался «Договор о Союзе Суверенных государств» и широко обсуждался в прессе.)

Но что-то изменилось в этом историческом зале. Тягостная пустота витает в воздухе. Если до путча еще действовали союзное правительство и министерства, сейчас их по сути нет. Если до путча в руках Горбачева еще был властный ресурс, то сейчас он им утрачен. Судьба договора — в руках представителей республик. И это налагает свой отпечаток на атмосферу переговоров.

Первый вопрос повестки дня — название новой страны.

Рабочее предложение — Союз Суверенных Республик. Слова «советский» и «социалистический» потеряли свою актуальность. Стенограмма:

« Ельцин . Скажут: по пути потеряли одно “С”.

Назарбаев . ССГ нельзя?

Горбачев . ССГ так ССГ. Надо решить главный вопрос: будем создавать государство союзное или нет?

Назарбаев . У меня складывается такое впечатление, что люди все равно без нас придут к этому. А у нас есть такая воля?

Ельцин . Союз создавать есть воля.

Назарбаев . Тогда второй вопрос: какой Союз?

Горбачев . Я категорически настаиваю. Если мы не создадим союзное государство, я вам прогнозирую беду…

Ельцин . Союз государств!

Горбачев . Если нет государства, я в этом процессе не участвую. Я могу прямо сейчас вас покинуть. А вы тут работайте.

Ельцин . Это называется эмоции.

Горбачев . Ну, что вы, ей-богу.

Перерыв. Горбачев определил для себя предел уступки — от федеративного государства — к конфедерации» («Эпоха Ельцина»).

25 ноября состоится финал этой драмы. Ельцин и другие главы республик настаивают на конфедеративном устройстве нового союза. За Центром остаются только оборона, межгосударственный парламент, фигура президента. Горбачев согласен. Но в какой-то момент, не выдержав, уходит из зала. Ельцин просит Шушкевича вернуть Горбачева, чтобы после заседания они могли все вместе выйти к журналистам. Горбачев, быстро переходя от отчаяния к эйфории, выходит к журналистам и, потрясая текстом договора, заявляет прессе, что они «обо всем договорились». Ельцин говорит журналистам правду: «Все зависит от позиции Украины».

Горбачев, Ельцин и другие возвращаются в зал заседаний. Стенограмма:

« Горбачев . Как мы условились на предыдущем заседании Госсовета, на сегодняшнее заседание внесен вопрос о парафировании Союзного договора.

Ельцин . Не конфедеративное демократическое государство, а конфедерация демократических суверенных государств.

Горбачев . Что же говорить за Верховный Совет, давайте дадим им наше мнение… Не вижу смысла возобновлять дебаты.

Ельцин . Тогда я при парафировании прилагаю протокольное заявление.

Горбачев . Ну, если Президент России выходит с замечаниями и против того, чтобы сохранить государство, — о чем речь дальше вести. Не понимаю, как ты можешь так быстро менять позицию. Как можно с тобой договариваться. Это же наш проект с тобой.

Ельцин . Нет, я тогда оставил за собой этот вопрос, Михаил Сергеевич, вы просто забыли.

Горбачев . Давайте решением Госсовета считать текст согласованным. Направить его на рассмотрение Верховного Совета.

Ельцин . Думаю, можно еще короче: направить данный вариант проекта на рассмотрение Верховного Совета.

Горбачев . А какая разница?

Ельцин . Разница в “согласованно”.

Горбачев . А если не согласованный, то его нельзя направлять. Слушайте, давайте так сделаем, останьтесь, договоритесь без свидетелей, мы покинем вас. Решите, что вы хотите. Но я хочу вас, своих товарищей, с которыми мы проходили через такие испытания, предупредить. Я, как говорят, каждой своей клеткой чувствую, что мы схлопочем, если, выйдя сейчас с Госсовета, не скажем: “Государство будет! Новое, другое, но будет!” Я оставлю вас, поговорите».

Через 24 минуты вышли Ельцин с Шушкевичем и спустились к Горбачеву. Еще через полчаса они вместе с Шушкевичем поднялись в зал заседаний. Еще около получаса продолжалась дискуссия о том, как парафировать договор, возможны ли новые согласования, в каком виде представлять его на Верховный Совет. Наконец президент России подошел к самому главному:

« Ельцин . Еще один принципиальный вопрос. Конечно, подписание Договора, парафирование без Украины — это бесполезное дело. Союза не будет. Тогда Украина сразу примет решения такие, которые сразу развалят Союз. Этого допустить нельзя! Только они примут решение о своей валюте национальной — и всё, мы кончились.

Горбачев . Ну, я думаю, что и там должно быть так же. Я прямо скажу: если мы сейчас с вами не договоримся, это подарок будет всем сепаратистским силам.

Ельцин . Это уважение будет Украине, мол, мы хотим вместе с ней.

Горбачев . Ну, ей-богу, я уже всё… Как кто-то сказал: “Горбачев себя исчерпал”. Наверное, и у вас такое мнение. Давайте вы тогда сами договаривайтесь. А я стою на своем. Вот с этим согласен и буду работать, а дальше — нет. Не хочу себя связывать с дальнейшим хаосом, который последует за этой расплывчатой позицией. Это просто будет беда. Если у кого-то есть замыслы не создавать Союз, надо прямо и говорить. А то ведь как: все говорят — Союз, Союз, а как только подошли к созданию Союза и сохранению государства, так начинаются маневры. И тут даже и Украина…

Ельцин . Ну, уж по Украине вы никаких гарантий дать не можете.

Горбачев . Никто не дает гарантий, Борис Николаевич, вы и по России не можете дать.

Ельцин . А что такое Союз без Украины? Я себе не представляю. Если они называют 1 декабря, то давайте и дождемся 1 декабря».

Новый Союзный договор еще можно подписать, пусть он и несовершенен. Есть только одно «но» — Украина категорически отказывается подписывать этот договор. Любой договор.

Никакими усилиями ее не удается затащить обратно в Ново-Огаревский процесс.

Вот что писал позднее Андрей Грачев об этих днях: «Рассуждения их были убедительны и логичны — именно так строился в Европе сначала Общий рынок, а потом Европейский союз. Однако они не учитывали отчаянного цейтнота, в котором находился Горбачев, чувствовавший под ногами не почву, а таявшую льдину. Скорее даже не разумом, а инстинктом политика он ощущал, что с каждой уходившей неделей аппетит к власти у республиканских элит возрастал, привычка жить в едином союзном государстве ослабевала, а с ней и надежда на его сохранение. Ново-Огаревский процесс, как машина с заглохшим мотором, катился вперед по инерции и то лишь потому, что дорога вела под гору. Скорее всего, именно поэтому Горбачев неожиданно для многих вдруг сменил приоритеты и, хотя экономическое соглашение уже можно было подписывать, объявил: “Будем форсировать политический Союз”».