Елена Коровина - Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества

Завтра Маша танцует главную партию в новой постановке «Амур и Психея». Собственно, юная Данилова еще ученица Театрального училища, живет в его стенах на полном пансионе. Ей только 16 лет, но месье Дидло уже выделяет ее изо всех воспитанниц танцкласса – даже ставит балеты, рассчитывая на нее в главных партиях.

Мария Данилова

Публика тоже приходит в восторг от каждого появления юной солистки. Еще бы, Данилова чрезвычайно хороша собой – стройная тонкая фигурка, вьющиеся русые волосы, голубые очаровательные глаза. А в танце она легка, как мотылек, грациозна в движениях, к тому же на редкость профессиональна – школа великого Дидло во всем блеске. Он ведь обещал, когда приехал работать в Россию, сделать русский балет первым в мире. Вот и делает – быстро, жадно, вдохновенно, работая сутками, не жалея ни себя, ни других. Но Маша старается обучиться не только танцам у месье Дидло. Она берет уроки актерского мастерства, пантомимы и русской пляски у замечательной актрисы Евгении Ивановны Колосовой, которая тоже преподает в училище. Хотя сейчас русская пляска не в фаворе. В Петербурге модно все греческое. Даже дамские платья, обувь и прически носятся модницами à la Grecque – как у гречанок. Балеты Дидло тоже в «греческом духе». Они и зовутся анакреонтическими – по имени античного поэта Анакреонта. «Аполлон и Дафна», «Пастух и Гамадриада» – Маша танцевала в этих первых балетах Дидло еще 9-летней девочкой, изображая то ангелочка, то амурчика. Но теперь она – ведущая танцовщица в творениях «кудесника сцены».

Накануне премьеры Маше трудно заснуть. Всегда так было. Год назад перед премьерой «Зефира и Флоры» Маша тоже не спала. Партия Флоры, богини цветов, оказалась чрезвычайно сложна. По замыслу балетмейстера, богиня летала с цветка на цветок, резвилась с Зефиром посреди об лаков. Для этого Дидло придумал специальные конструкции тросов, которые крепились прямо к костюмам танцовщиков. Рабочие сцены тянули эти тросы, и танцовщики порхали над сценой – в «небесной выси». Бедной Маше во сне эти полеты, словно ужасы, снились, а на репетициях сердце холодело – не дай бог, трос оборвется или рабочие устанут и уронят веревки! Это же верная смерть, а то и хуже – калекой остаться можно. Но что не сделаешь ради искусства и по задумке учителя.

А выдумщик Дидло начал требовать и вовсе невиданное – чтобы Маша танцевала «в положении на одних пальцах». Да никто никогда в мире не делал ничего подобного! Но Маша сделала. И импульсивный Дидло в восторге кричал, стуча своей палкой об пол: «Это будет новое слово в танце!»

Так и вышло. Успех был ошеломительным. Сама императорская семья прислала юной Маше подарки – агатовый браслет и золотой кулончик в виде нераспустившегося розового бутона. Только вот после одного из спектаклей с такими полетами у Маши хлынула кровь горлом. Дидло тогда испугался. Дал Маше целых две недели отпуска. Правда, после этого заставил репетировать еще больше.

И вот – премьера «Амура и Психеи». Слава богу, успех. Феерический. 1809 год вообще стал триумфальным для Марии Даниловой – ее объявили надеждой русского балета. Газетные рецензенты захлебывались от восторга. Сам Дидло написал о ней: «С поразительной истиною она передает все страсти, все борения души, все порывы любви и отчаяния. И вся она – душа, игра, понимание и полет». Это о 16-летней танцовщице!

Все чаще Маша задумывалась о будущем. А как не думать – вокруг «золотая молодежь» в поклонниках, сынки богатых родителей с титулами и званиями. И все так и вьются в надежде на легкую любовную добычу. И попробуй откажи. Себе дороже станет. Иногда Маше приходится ужом вертеться, чтобы не влипнуть в «историю». Придумывать разные причины, чтоб отказаться то от вечернего променада, то от отдельного кабинета в ресторане.

Ресторан – соблазн особый. Воспитанники училища получают скудный «прокорм». На завтрак – медовый сбитень со вчерашней булочкой. На обед – жидкий суп и тоненький ломтик мяса с картофельным соусом. На ужин – каша. Есть хочется постоянно. Особенно после бесконечных батманов и па-де-де. Правда, те, кто участвуют в спектаклях, имеют преимущество: им дают фрукты – яблоко, например. Но ведь это – одно яблоко!

Так что иногда Маша соглашается пойти в ресторан, правда, только если зовут отужинать всю группу девочек, участвующих в спектакле. Так куда безопаснее.

После «Амура и Психеи» балетов с участием Маши становилось все больше. На спектаклях творилось невообразимое – овации звучали столь долго, что балеты удлинялись вдвое. Вот только после каждого спектакля Маша чувствовала себя все хуже. Подруги, с которыми она возвращалась из театра в училище, вздыхали: «Нельзя так много танцевать, Мари! Вспомни Настю Берилову!»

Юная Настя была изумительной танцовщицей. Балетоманы в восхищении прозвали ее «нимфой танца», «юной нежностью». Она тоже танцевала чуть не каждый вечер. И что же? Через год или два сцена выкачала из нее все силы и «юная роза завяла цветком» – так написал в газете некий скорбящий поклонник-поэт. И кроме этой строчки, ничего больше не осталось от нежной Настеньки Бериловой…

Маша отмахивалась от подруг. Как не танцевать – отказаться, что ли? Да Дидло выбросит ее на улицу. Он ведь привык: как скажет, так тому и быть. А коли в творческий раж войдет, вообще превращается в деспота. Он ведь грезит о вечном искусстве, что ему до хворей учениц?..

Маша тоже грезила искусством. Да вот только приступы болезни пошли все чаще. Дидло наконец-то вызвал докторов: «Эта девочка – феномен. Она должна танцевать!» Но доктора только плечами пожали: девочка, конечно, «феномен», но у нее чахотка. Долго она не протянет. Начальство в театральной дирекции, правда, утешило Дидло: Данилова, конечно, надорвала здоровье, но сразу после выпуска из училища ее отправят на воды. Все расходы дирекция возьмет на себя. Даже карету казенную выделит.

Однако через месяц Марию Ивановну Данилову, 17 лет от роду, похоронили на казенном кладбище. Шел 1810 год. Она так и не успела закончить училище. Ее выпустили прямо… в могилу. Даже предоставлять обещанную карету дирекции не пришлось – неутешные поклонники несли гроб на руках.

Лучшие русские поэты того времени – Н. Карамзин, Н. Гнедич, А. Измайлов, М. Милонов – посвятили «скорбные стихи» и элегии на смерть «милой Маши». Критики вспомнили «светлый дар ее творчества», «какую-то особую неопределенность и загадочность» ее личности.

Биограф Даниловой написал: «…она умела передавать с поразительной истиной все страсти, все борения души, все порывы любви и отчаяния; особенно очаровательная была она в ролях нежных, где любовь могла выказываться во всех ее изменениях».