Елена Коровина - Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества

Вера вздыхала, но и сама наводила во всем экономию – собирание картин требовало немалых денег. Так что жили скромно: драгоценностей не покупали, в ресторанах не обедали. Зато всегда ухитрялись наскрести денег на безвозмездную помощь бедным художникам: то у Крамского сын умер, то Васильев заболел чахоткой, то у Савицкого жена погибла. Трудно живут русские художники…

…Тонкие пальцы Веры Николаевны взволнованно бегали по клавишам. Теперь играла она только дома. Пятеро детей требовали присмотра. В доме, сплошь завешанном картинами, было тесно. Однажды, когда она начала играть, дом огласился диким ревом. Оказалось, дети залезли под рояль. «Зачем?» – рассердилась Вера. «Надо же нам где-то играть! – набычилась старшая дочка. – Папа говорит, по дому бегать нельзя, а то от нашего топота картины могут со стен упасть. А море Айвазовского вообще из рамы выплеснется!»

Вечером Вера решилась на разговор с мужем: «Тяжело нам, Паша, с твоими картинами! Одно из двух: либо я с детьми, либо твои картины!» Третьяков озабоченно потер нос (ну что за странная привычка!): «Вы все мне дороги. Не могу я выбирать! Но я вот что надумал – пристрою к дому крыло и перенесу туда картины».

Строительство закончили к началу 1874 года, и началась развеска картин. Третьяков ночами не спал, вскакивал, будил Веру: «В галерее температура до двенадцати градусов опустилась, а надо не ниже шестнадцати. Бери одеяла, бежим укрывать картины!»

Наконец на исходе весны 1874 года на садовой калитке дома в Лаврушинском переулке набили скромную вывеску: «Картинная галерея». И потянулись посетители.

Оказалось, что русская живопись все-таки есть. И превосходная! А кто не верит, пожалуйте к Третьяковым! Вот только каждому любителю живописи хотелось, чтобы известный собиратель сам демонстрировал свою коллекцию. Но конфузливый хозяин стеснялся выходить к незнакомым людям. Пришлось Вере самой проводить экскурсии. Сначала было трудно: плохо видящая Вера путалась, но потом взяла бинокль, рассмотрела и запомнила картины по сантиметрам. Теперь ей любой вопрос не страшен! Частенько в галерею захаживали и художники. Продать картину Третьякову стремился каждый. Но не всякую картину Павел Михайлович брал. Художественный вкус у него был отменный, недаром же он говорил: «Дайте мне хотя бы лужу грязную, да чтобы в ней правда была!»

Собрание картин становилось все огромнее, посетителей все больше, а следить за порядком все труднее. Из залов начали пропадать рисунки. И Третьяков решился передать коллекцию Москве: пусть будет городская галерея, где в каждом зале – смотритель. Иначе разворуют!

Официальное открытие наметили на 15 августа 1893 года. Теперь галерея состояла из четырех громадных пристроек вокруг ставшего крошечным дома в Лаврушинском переулке. Около 1300 картин и почти 500 рисунков! Но пышных торжеств Третьяков не пожелал. Вера видела, как с утра он медленно бродил по залам – останавливался, вздыхал. Видно, вспоминал брата Сергея, который завещал будущей галерее свою коллекцию французской живописи XIX века, да вот года не дожил до открытия. Сергей, конечно, бы радовался, что на открытие прибудет сам император Александр III. Но для скромного Павла это одни мучения: надо выходить встречать, кланяться…

Вера наблюдала, как муж осторожно спускается по парадной лестнице, и тут вдруг, к ужасу своему, заметила появившегося у подножия лестницы… императора. Павел хотел ринуться вниз, да, видно, побоялся скатиться по навощенным ступенькам. Растерявшаяся Вера смотрела, как Александр вынужден подниматься ему навстречу. Получалось, не император оказывал честь собирателю, а тот, спускаясь, – императору. Каков конфуз! Но на середине лестницы Третьяков и Александр встретились, и государь первым пожал коллекционеру руку.

После государева визита начальство пожаловало «господину Третьякову» потомственное дворянство. Вера радовалась: это же признание заслуг. Но Павел Михайлович решительно отказался: «Я купцом родился, купцом и помру!»

…Вера волновалась. В доме стало непривычно тихо. Дочки повыходили замуж. Сыновья… Вера утерла слезинку. Старший Мишенька всю жизнь был больным и, наконец, тихо скончался. Младший умер еще в детстве. И вот на склоне лет Павел переживает: некому поручить наблюдение за картинами. Сам он тоже заболел – доктора нашли язву желудка. Ну чем тут помочь?..

От всех этих переживаний в марте 1898-го Веру Николаевну неожиданно разбил паралич, она лишилась речи. Испуганный Павел стоял у ее кровати и плакал: «Всю жизнь на проклятые картины грохнул, даже не мог решить, что мне дороже: галерея или ты, Веруша… Теперь вижу: ты! Теперь все бы картины отдал, лишь бы ты поправилась!» Вера утешала мужа, как могла – написала дрожащей рукой: «Мы оба – ради картин».

В конце концов Третьяков и сам слег. 4 декабря 1898 года потребовал священника. По окончании исповеди сказал дочерям: «Берегите галерею!» Потом, вздохнув, зашептал: «Веру!» То ли о жене говорил, то ли о вере Божьей. Впрочем, для него это было, наверное, одно и то же. На третьем вздохе его не стало.

От Веры Николаевны хотели скрыть смерть мужа. Но она поняла и написала едва разборчиво: «Требую быть там». Дочери отвезли ее в залу для прощаний. Она сидела в инвалидном кресле, глядела на Пашеньку, лежавшего в цветах, и кивала ему: «Я скоро!» 7 декабря при огромном стечении народа художники, возглавляемые Васнецовым и Поленовым, отнесли на руках гроб с телом Третьякова на Даниловское кладбище. Речей, от которых столь конфузился Павел Михайлович, не произносили. Просто долго стояли у свежей могилы. Вера Николаевна на похоронах не присутствовала. Через четыре месяца – 26 марта 1899 года – она и так ушла к мужу. И стало ясно, что ее жизнь тоже вложена в эту великую коллекцию.

Во второй половине XIX века ее имя было известно всей России. Ее яркие литературные сочинения прочитывались взахлеб, ее новаторские педагогические воззрения становились реформаторскими. Ее авторитет в научных и демократических кругах был огромен. Она признавалась как выдающийся педагог и писательница. Но сегодня имя Елизаветы Николаевны Водовозовой (1844–1923) незаслуженно забыто…

Начало 1860-х годов – революционное время в России. Отмена крепостного права перевернула всю жизнь. Но была и другая важнейшая реформа – образования, которая более всего коснулась Смольного института благородных девиц, ибо обучение там находилось на самом низком уровне. Однако реформы, во главе которых встал замечательный писатель и педагог Константин Дмитриевич Ушинский, шли туго, и потому бурно обсуждались по всему Петербургу. Вот и в тот майский день двое почтенных господ шумно толковали что-то о Смольном институте, сидя на скамейке в Летнем саду. Вот только разговор перешел на личные темы.