Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

Газет здесь нет числа, и все нас ругали: но затем наступил поворот. Сперва полаяли, а потом завиляли хвостами. В каждом номере об нас статьи, известия, заметки. Корреспонденты ходят за мной, как собачки, и теперь только кому-нибудь что-нибудь скажешь, сейчас подхватывают и на другой день пишут чорт знает что. Сперва ругали всех, потом написали, что я несомненно богат и филэллин; потом, что все русские студенты филэллины; потом, что я в дурных отношениях с моим правительством; потом, что все студенты в дурных отношениях с правительством, и что потому нас надлежит вдвойне чествовать. В начале писали: "Позор благополучно миновал", — когда была отменена торжественная встреча, а теперь бегают за студентами и пишут статьи об их занятиях, впечатлениях, о их необычайном приличии, их костюмах, пище и шляпах. Описывают, как они купаются, и виноград едят, описывают мою, внушающую уважение, наружность и даже написали, что я ношу "чудовищную панаму", которая должна стоить по меньшей мере 5.000 франков. Я сам это читал и здешний charge d'affaires просил ему показать эту редкость. Должен покаяться, что вид у меня растерзанный, но это только прибавляет ко мне уважение со стороны властей, когда они ко мне являются. Не беспокойся, однако, когда я езжу с визитами, я бываю tout ce qu'il y a de plus приличен (сюртук и фланель) и изъясняюсь на таком французском языке, какого здесь не слыхали. Все это чрезвычайно комично, но бесило меня, потому что все бегают по древностям, а я занимаюсь визитами. Надеюсь, кончил сегодня представлением диадоху (наследнику). Пока я успел видеть лишь музей и акрополь при закате солнца. И то и другое, а в особенности акрополь, превзошли мои ожидания. Мне кажется, — я видал виды красивее, но никогда не видал пейзажа более одухотворенного. Конечно, тут большую роль играют воспоминания: но, во-первых, эти воспоминания материализируются здесь во всех очертаниях местности и в памятниках, а во-вторых, и это — общее место, — ландшафт, линии гор и скал и вырез островов сами имеют здесь архитектурную красоту. Кроме того, я нигде такой дали как здесь не видал — в одно и то же время и синей и прозрачной. Это именно волшебная даль. Здесь я впервые понял, что такое этот "воздух" греков, который является какою-то видимой, живой, одухотворенной стихией.

Жарко здесь очень, но жара переносится несравненно легче, чем у нас, потому что нет тяжести и духоты. Каждый день у нас делится на две части: от 7-12 и от 4-х час. вечера. В это время студенты, разделившись на 3 группы, с тремя специалистами во главе, осматривают древности с величайшим неутомимым рвением, несмотря на палящее солнце. Романович с С. Глебовым и другими ходят на Акрополь смотреть восход солнца. С 12 до 4-х отдых, обед и купание в Фалероне (1/2 час. по трамваю). В море 25° Реомюра и после купания окатываются свежей водой. Более синего моря я не видал. Купаюсь ежедневно и чувствую, что это мне полезно — несмотря на жару и суету я устаю несравненно меньше, нежели в мои поездки в Москву.

В субботу 16 мы были в Элевзисе. Одна половина экскурсантов поехала утром на лошадях по священной дороге, — другая по железной дороге с тем, чтобы поменяться на обратном пути. Я избрал последнее. Странное впечатление — прочитать "Элевзис" на маленькой станции — меньше нашей "Климовки" (Климовка — полустанция по Курской дороге (на пути в Меньшово) переименованная впоследствии в Гривно.), домик с двориком под крышей из живого винограда с гроздьями, которые можно рвать прямо с потолка. Экипажи уже приехали и ждали нас. Мы обошли развалины громадного храма, расположенного террасами на берегу очаровательной бухты. Кругом деревня, поля, оливки и море, которое глубоко врезается в берег. На заднем плане холмы, которые отделяют Элевзис от соседей. От храма уцелело только основание и обломки, по которым виден отчасти архитектурный план, видны основания колонн и их обломившиеся капители, триглифы и т. д. По этим кусочкам можно при помощи объяснений строить себе в воображении нечто очень величественное. Но для того надо много потрудиться. Нужно стать археологом-архитектором, вроде Дерптфельда, которого мы слушаем в Афинах (Проф. Дерптфельд прочел экскурсантам 2 лекции: 1) о раскопках в Трое, 2) о том, что Итака Одиссея не есть Итака, а Левкадия. Лекции иллюстрировались снимками, которые демонстрировались при помощи волшебного фонаря.) а кругом такая ласкающая красота этой дивной бухты, совсем голубой, такого голубого цвета, какой в других местах только на небе бывает, и так чувствуется прозрачность воды, что археологическим изысканиям предаваться не хочется. И, тем не менее, всё-таки и развалины влекут к себе и невольно к ним возвращаешься, когда толпа уходит. Это кладбище богов, и все эти обломки колонн, даже с внешней стороны похожи на какое-то кладбище. И вместе с тем, — будь ты археолог или нет, одни эти обломки колонн невольно заставляют твое воображение продолжить их очертание, иногда они прямо грезятся, и перед тобой встает воздушный призрак. С развалин мы, конечно, пошли купаться, а потом завтракать. Завтрак был заказан на славу. В Афинских кухмистерских нас кормят чорт знает чем, хотя и дешево, а тут все натуральное — яйца, жареные на вертелах целые бараны, салат из томатов, дыни, виноград и вино со льдом. С Одессы мы не собирались ни разу все вместе и при том в деревне. Все развеселились, и сразу началось какое-то неудержимое веселье, gaudeamus, русские песни и под конец трепак в присядку. За дорогу успел спеться и подобраться отличный хор, есть несколько прекрасных голосов и три умелых регента: трудно описать, что это было. Элевзис, во всяком случае, такого вакхического веселья с древних времен не слыхал. Кругом собралась толпа смотреть и слушать, нас угощали, а под конец, когда завтрак кончился, с нас так и не приняли денег. Затем разошлись — кто пошел в Афины пешком (20 верст), кто опять купаться, ловить губки, морских гусей и змеевиков, а мы вернулись по жел. дороге. Извозчики не дождались, и уехали пустые, так что священной дороги мне видеть не пришлось. (Дорогу эту описал А. И. Анисимов. ("Экскурсия студенческого Общества в Грецию", Москва 1904 г.).

"Священная дорога в Элевзис… В древности ежегодно осенью по ней двигались священные процессии к морю. Путь лежит все время среди лесистых гор и отличается редкой красотой, особенно в том месте, когда между расступающихся скал на вас вдруг глянет смеющееся изумрудное море. Остатки древнего святилища, даже в теперешнем их виде, когда на месте сохранились лишь фундаменты храмов, базисы колонн, да мраморные плиты священной дороги, дают полную возможность восстановить в воображении великолепную картину былого величия Элевзиса, расположенного на береговой возвышенности, храмы поднимались друг над другом по направлению к морю и на его лазурном фоне, сливающемся с синевою дальних гор, должны были производить впечатление мраморного колосса, вздымающегося высоко к небу целым лесом колоннад. На самой вершине каменистого холма, где помещался прежде когда-то древний Акрополь, теперь одиноко высится маленькая старинная греческая церковь"…). Вино со льдом мне, однако, даром не прошло. Ночью у меня сделалась холерина с адскими судорогами в ногах. Я разбудил Огнева, который моментально сделал мне компресс и заставил растирать ноги… К утру послали за другим доктором, Балиновым (из Мещерского), который оказался удивительно милым и энергичным прекрасным врачом. Я так ослаб, что не мог говорить и даже двинуться. Тем не менее, общим советом решено было, что мне все-таки лучше быть, даже больному, на пароходе, среди врачей, в дивном воздухе, чем в Афинах, где пыль, духота и шум невообразимые. Вечером меня спустили в коляску и с Иваном отправили в Пирей на пароход, а там моментально уложили в каюту"…