Редьярд Киплинг - Немного о себе

Говорилось примерно следующее: «Джентльмены, весьма любезно с вашей стороны устроить в мою честь обед и сказать в мой адрес все эти комплименты, но вот что хотелось бы… чтобы вы уяснили… дело в том… мы хотим, то есть нам следует немедленно обзавестись военным флотом… побольше кораблей… очень много кораблей».

И тут мы закричали так громко, что, казалось, крыша поднялась над нашими головами, и я тут же, не сходя с места, влюбился в Карлина. О Аллах! Это был настоящий мужчина.

Принц среди купцов попросил меня не придавать значения воинственному настроению некоторых престарелых генералов. «Ракеты запускают ради помпы, — молвил он. — Стоит нам подняться на задние лапы, как мы тут же желаем разбить наголову Англию. Дело семейное».

Действительно, когда задумываешься над этим, для американского оратора нет иной страны для попрания.

У Франции есть Германия, у нас — Россия. Для Италии создана Австрия. Самый кроткий из патанов приобретает врага по наследству.

Только Америка не принимает участия в сваре и оттого (чтобы не отстать от моды) представляет свою прародину в виде мешка с песком. Человек, который прошелся насчет «цепи крепостей» (удивительный говорун), объяснил мне после обеда, что был вынужден выпустить пар. Все, мол, ждали этих слов. Когда спели «Звездно-полосатое знамя» (по меньшей мере раз восемь), все разошлись. Америка — очень большая страна, но еще не превратилась в отделанный плюшем небесный рай с электричеством, как были склонны думать ораторы. Мои мысли обратились на политиканов из салунов, которые не тратили времени на пустые разговоры о свободе, а спокойно навязывали свою волю гражданам. «Судья велик, но одари писца», — гласит поговорка.

Что еще остается сказать? Не удается писать связно, потому что я влюблен во всех упомянутых девушек, как, впрочем, и в других, которые не фигурируют в накладной. Девушка с пишущей машинкой — общественный институт, на котором зарабатывают капитал юмористические издания, поскольку это безопасно. Обычно она вместе с подругой снимает комнату в деловом квартале и за шесть аннов копирует страницу рукописи. Только женщина может управляться с пишущей машинкой, потому что перед этим практикуется на швейной. Она умудряется зарабатывать до ста долларов в месяц и открыто признает такую форму заработка совершенно естественной, то есть своей судьбой. Но как она ненавидит все это в глубине души! Когда я оправился от изумления по поводу делового сотрудничества с молодой женщиной холодной, чиновничьей наружности, занявшей оборону за парой очков в золотой оправе, то принялся расспрашивать о прелестях такой независимости.

Им это нравилось, несомненно, нравилось. Это естественно, это судьба почти всех девушек Америки (обычай, признаваемый всеми), и я был бы варваром, если бы не сумел разглядеть это в правильном свете.

— Хорошо, а что потом? — спросил я. — Что дальше?

— Мы работаем ради куска хлеба.

— На что вы надеетесь?

— Все на то же — работать ради куска хлеба.

— До самой смерти?

— Д-да… если только…

— Если что? И мужчина работает до самой смерти.

— Так же и мы. — Это было сказано без особого энтузиазма. — Я думаю… — Ее партнерша сдерзила:

— Иногда мы выходим замуж за наших работодателей — по крайней мере так пишут в газетах. — Ее рука молотила по десятку клавишей одновременно. — Ну и что из этого? Мне все равно. Как все надоело, надоело, и не смотрите на меня так.

Ее старшая подруга взглянула на бунтовщицу с осуждением.

— Я так и думал, — сказал я. — Полагаю, что американские девушки не отличаются по своим инстинктам от англичанок.

— Не Теофиль ли Готье говаривал, что вся разница между странами заключается только в жаргоне и мундирах полиции?

Что же, остается теперь во имя всех богов сразу сказать молоденькой леди (в Англии ее назвали Особой), которая самостоятельно зарабатывает себе на жизнь, конечно же, ненавидит свою работу и, словно из пращи, мечет вам в голову неуместные цитаты? То, что в нее непременно влюбляешься, но этого недостаточно. Необходимо учредить миссию.

У Сан-Франциско только один недостаток — с ним трудно расстаться. Подобно набожному Гансу Брайтману, я «ухожу из этого города у моря», сожалея о тех чудесных местах, которые покидаю. Я прощаюсь с учеными мужчинами и остроумными женщинами, «забегаловками», биржевыми конторами, где занимаются спекуляцией, покерными притонами, откуда с песнями и криками люди катятся к дьяволу под стук игральных костей в стаканчиках. Я с радостью остался бы, да боюсь, что, поистратившись, окажусь на улице, и тогда мне несдобровать. Внутренний голос подсказал мне: «Убирайся подобру-поздорову на север. Приударь-ка по Виктории и Ванкуверу, отдохни денек-дру-гой под сенью старого флага». И вот я направил свои стопы в Портленд, штат Орегон, что сулило полуторасуточное путешествие по железной дороге.

Мы тронулись в путь с весьма умеренной скоростью (миль двадцать пять в час, не более) по пригородным улицам, где проживало тысяч пятьдесят народу, и, продвигаясь сквозь толпы экипажей и ребятишек, мимо витрин магазинов, ухитрялись никого не задеть. Я был разочарован.

Когда негр-проводник снабдил пассажиров всем необходимым для ночлега и тут же, на полке, удалось разрешить проблему раздевания, меня озарила счастливая мысль: случись что-нибудь, придется оставаться на своем месте в ожидании, когда керосиновые лампы подожгут опрокинувшийся вагон и поджарят всех живьем. Значительно проще выбраться из переполненного театра, чем из пульмана. Когда я понял, что обилие никеля, плюша и красного шелка не спасает от духоты и пыли, поезд вырвался на залитые ярким солнечным светом берега реки Сакраменто. Полки были преобразованы в сиденья, поспешно открыли несколько окон, однако в длинном вагоне, похожем на гроб, не стало прохладнее. Мы сидели там словно чумазая команда. Было шесть утра, становилось нестерпимо жарко, однако своими заспанными глазами я увидел за окном страну Брета Гарта и возликовал. Там были сосны и холмы, те самые, поросшие мадронью [343] Мадронья (исп.) — земляничное дерево, род вечнозеленого дерева или кустарника семейства вересковых с похожими на землянику съедобными плодами. холмы, где сражались с судьбой его рудокопы. Там раскинулась пышущая жаром красноватая земля, которая словно демонстрировала, откуда они намывали золото. Промелькнули узкое высохшее ущелье и красная пыльная дорога, где, бывало, сам Гемлин [344] Гемлин — здесь и далее упоминаются персонажи рассказов Брета Гарта останавливал почтовые кареты, чтобы развлечься после элегантной праздности и блестящей карточной игры.